Алекс Финн - Чудовище
- Ты в это веришь? – спросил я. – Во все эти магические штучки?
Ее лицо посуровело, как будто она подумала о чем-то еще.
- Я не знаю.
Я снова взглянул на книгу.
- Мне нравятся картинки.
- Правда, они отлично вписываются в сюжет?
- Не знаю, я никогда ее не читал. Она же из разряда женских романов?
- Ты никогда не читал ее? Серьезно? – кажется, я знал, что меня ждет. – Значит, тебе просто необходимо ее прочесть. Это самая замечательная книга в мире – история любви. Я постоянно перечитываю ее, когда у нас отключают свет. Она просто создана для того, чтобы читать ее при свечах.
- Отключают свет?
Ее передернуло.
- Полагаю, с нами это случалось гораздо чаще, чем с остальными. Просто мой отец нерегулярно платил за электричество.
Предпочитая тратить деньги на ханку для своего носа или инъекции в вену. Кому что важнее. Я в очередной раз подумал о том, что мы с Линди очень похожи. И о том, как схожи наши отцы, только моему отцу наркотиком служила его работа.
Я взял у нее книгу и уже знал, что проведу за чтением всю ночь.
Наконец, мы переключились на другие коробки. Следующая оказалась набита альбомами и вырезками из журналов, все они были посвящены какой-то актрисе - Иде Данливи. Я вынул из нее афиши: Ида Данливи в роли Поршии в "Венецианском Купце". Ида Данливи в "Школе Злословия". Были и рецензии.
- Послушай, - сказала Линди. – Иду Данливи запомнят, как одну из величайших актрис нашего времени.
- Ерунда. Никогда не слышал о ней, – я посмотрел на дату вырезки. Тысяча девятьсот двадцать четвертый год.
- Посмотри, какая она хорошенькая, – Линди показала мне другую вырезку.
На ней была изображена красивая темноволосая женщина в старомодном платье.
В следующей вырезке было что-то про свадьбу.
На смену вырезкам о фильмах пришли статейки о младенцах. Юджин Данливи Уильямс родился в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, Уильбур Стэнфорд Уильямс - в тысяча девятьсот двадцать девятом. Страницы были испещрены замысловатыми надписями, и местами проложены прядями золотистых волос.
Вырезка от тысяча девятьсот тридцатого года гласила: «Банкир Стэнфорд Уильямс свел счеты с жизнью».
- Он убил себя, - прочитав, воскликнула Линди. – Выпрыгнул из окна. Бедная Ида.
- Он, наверное, был одним из тех парней, которые потеряли все в 'экономическом кризисе двадцать девятого года'.
- Ты думаешь, они жили здесь? – Линди провела пальчиками по пожелтевшим страницам.
- Или, может быть, их дети или внуки.
- Так грустно, – она пролистала оставшиеся вырезки.
На них были еще несколько статей о Стэнфорде, фотография двух маленьких мальчиков, трёх-четырех лет, и ничего больше. Линди отложила вырезки в сторону и полезла вглубь коробки. Достала из нее другую коробочку, открыла ее и вынула бумажные салфетки, которые в ее руках превратились в пыль. В конце концов, она достала зеленое сатиновое платье. Зеленый был очень странным: что-то среднее между цветом мяты и денег.
- Смотри! Это же платье Иды с фотографии.
Она приложила его к себе. Казалось, будто на нее оно и было сшито.
- Тебе стоит примерить его.
- Оно ни за что не подойдет мне!
Я заметил, как она держала его за пожелтевшее кружево, мысленно примеряя на себя. Некоторые бусинки еле держались, а в целом оно выглядело довольно неплохо.
- Примерь, - сказал я. – Можешь спуститься вниз, если переживаешь из-за моего присутствия.
- Дело не в этом, - сказала она, покружившись, и побежала вниз по лестнице.
Я подошел к шкафу и вознамерился поискать что-нибудь интересное, чтобы показать ей, когда она вернется. В отделе для шляп я нашел цилиндр. Примерил его, но на моей чудовищной голове он держался плохо. Я отбросил его на диван. Нашел также пару перчаток и нарядный шарф. Они на меня - с трудом - но налезли. Наверное, у Стэнфорда были большие руки.
Я открыл еще одну коробку и обнаружил там граммофон и кое-какие пластинки. Уже собрался было их вытащить, но тут вернулась Линди.
Я оказался прав насчет платья. Оно было сшито по ее фигуре - именно фигуре, которую она почему-то всегда прятала под футболками и мешковатыми джинсами. Но сейчас, когда сатин и кружева подчеркнули каждый изгиб ее тела, я просто не мог оторвать от нее взгляда. И глаза ее, которые раньше казались мне серыми, теперь были практически одного цвета с платьем. Может быть, из-за того, что я не так много общался с девчонками, но выглядела она горячо. Изменилась ли она столь же сильно, как и я? Или она и раньше так выглядела, просто я не замечал этого?
- Распусти волосы, - сказал я, не подумав. А вдруг это прозвучало странно?
Она скорчила рожицу, но подчинилась, распустила волосы, и они рассыпались по ее плечам огненным водопадом.
Я уставился на нее.
- Боже! Ты такая красивая, Линди, - прошептал я.
Она засмеялась.
- Ну конечно. Ты думаешь, что я красивая, только потому, что… – она осеклась.
- Потому что я уродлив? – закончил я за нее.
- Я не это хотела сказать, – она покраснела.
- Не переживай за мои чувства. Я знаю, что я урод. Разве можно это скрыть?
- Но я, правда, имела в виду не это. Я лишь хотела сказать, что ты считаешь меня красивой, просто потому, что ты не знаком с другими девушками, которые еще красивее.
- Ты красивая, - повторил я, представляя, каково это - дотронуться до нее, какие чувства овладеют тобой, если провести рукой по холодному сатину и ощутить под ним тепло ее тела.
Нужно было прекратить думать об этом. Я должен контролировать себя. Если бы она узнала, как сильно я ее хотел, она перепугалась бы до безумия. Я держал в руках ее зеркало – то самое зеркало. И пока она рассматривала свое отражение, я исподтишка наблюдал за ней, за тем как рассыпаются по спине ее рыжие локоны. Она слегка подкрасилась: вишневая помада и розовые румяна. Впервые. Я себя уверял, что все это было из-за платья, ну не из-за меня же.
- В одной из коробок я нашел старый граммофон, - сказал я. – Можем проверить, работает он или нет.
- Правда? Вот здорово, – она захлопала в ладоши.
И я достал этот старый проигрыватель. На маленькой пластинке красовалось название «Голубой Дунай».
- Вот это, наверное, вставляется сюда, – поставил я иглу на пластинку. – А теперь покрутить.
Но когда я начал вращать ручку, мы не услышали ни звука. Линди выглядела расстроенной. А потом рассмеялась.
- Я в любом случае не умею танцевать вальс.
- Я умею. Мой др… – я замолчал.
Чуть было не проговорился, что как-то раз, когда нам было по одиннадцать, мой друг Трей - по указке своей матери - потащил меня в один местный клуб, на новомодные уроки танцев. Но вовремя спохватился.
