Там, где цветёт папоротник - Лена Бутусова
– Вот ведь упрямая ведьма, – Горыныч только зубами скрипнул.
Вздохнул и пошел за Любомирой. А над головами путешественников летала птица Сирин…
…Под холмом была деревня. Почти обычная с виду деревушка на берегу узкой речки, с маленькими аккуратными домиками. На лугу за околицей гуляли коровы, у мостка качались привязанные лодчонки, на улице были люди, мужчины, женщины, дети… Вот только не курился дымок над печными трубами, не голосили петухи, не слышно было разговоров.
Марун стремглав влетел в деревеньку, но у ближайшего домика, словно запнулся, и остановился, удивленно оглядываясь. Запыхавшаяся Любомира еле догнала его, вцепилась в куртку:
– Стой, кому говорю! Ни шагу дальше!
– Тихо-то как здесь. Как на погосте, – охотник затравленно осматривался.
– Так погост это и есть, – Котофей тоже догнал товарищей. – Оставь их, Марун, не место здесь живому, успеешь еще сюда. Идем, Кощеюшка заждался уж…
– Я должен найти Марьяну, – Марун упрямо шагнул вперед.
– Зачем она тебе, Марун? А как же я? – Любомира разжала пальцы и теперь испуганно семенила следом за оборотнем.
– У тебя Змей теперь в женихах, – Марун ответил неожиданно жестко.
– Не нужен мне такой жених, – ведьмочка чувствовала, как на глазах вскипают слезы.
– Я должен найти Марьяну, – охотник проговорил упрямо. – Должен… прощения у нее попросить.
Так они и шли по деревеньке: охотник впереди, за ним шаг в шаг Любомира, Котофей запрыгнул ведьмочке на руки. Марун заглядывал в лицо каждой встречной женщине, но ни одна из них не смотрела на него, словно вообще не замечая чужаков. Зато вот Любомира заметила, что у некоторых обитателей деревеньки не было у кого рук, у кого носов, а у иных и глаза или даже двух. А на их месте была просто гладкая кожа.
– Котофей Тимофеевич, это что такое с ними? – девушка испуганно отшатнулась от шедшего навстречу мужчины. Лицо его было ровным и гладким, словно блин, хотя слепым или больным он не казался и уверенно шел по своим делам.
– Дары Живодреву принесли, – котейка тоже ерошил шерсть при виде местных обитателей.
– Жуть-то какая, – в очередной раз проговорила ведьмочка.
– И не говори, – баюн то и дело фыркал. – Эх, домой бы сейчас, к Ягине на печку, а не вот это вот все.
– Марьяна!
Любомира вздрогнула, а Марун рванулся к женщине, собиравшей с дерева румяные яблоки в большую корзину. Она стояла к ним спиной, была высока и стройна, в простом платье, с распущенной русой косой.
– Стой, Марун, не надо! Не гляди! – Любомира опрометью бросилась за охотником.
– Марьяна! – Марун ее не слушал. Он подскочил к женщине, позвал ее уже тише, – Марьяна, ты ли это? Погляди на меня…
Женщина медленно поставила корзинку на землю, оправила передник и также медленно принялась поворачиваться.
– Ой, что сейчас будет, – Котофей взвыл с плеча Любомиры, а та только рот прикрыла ладошками.
И в этот миг с неба на женщину обрушилась Сирин. Птица вцепилась в ее волосы, Марун бросился на помощь, отгоняя пернатого вестника. Сама же женщина отбивалась очень вяло и без желания. Наконец, охотнику удалось оторвать Сирин от жены и отбросить в сторону:
– Прочь пошла, тварь чародейская!
В ответ Сирин только возмущенно заклекотала и шумно захлопала крыльями. Любомира глянула на нее и обомлела: у птицы теперь было совершенно другое лицо, страшное, старушечье, все в морщинах и коричневых пятнах.
– Марьяна, – Марун снова протянул руки к женщине, и та, наконец, повернулась полностью.
У нее было лицо то самое, простое и открытое, что совсем недавно носила птица Сирин. Была она растрепана, на щеке виднелась царапина от птичьих когтей, но на лице ее не было ни испуга после неожиданного нападения с неба, ни радости от встречи с любимым супругом…
Женщина молча спокойно смотрела на охотника, что тянул к ней руки. Глаза ее были пусты, словно отражение облачного неба в луже.
– Не узнаешь меня, родная? – казалось, Марун опешил и даже отступил от женщины на шаг.
А Марьяна чуть повернула голову, скосила глаза на стоявшую позади охотника Любомиру. И протянула Маруну наливное яблочко из своей корзинки.
– Не помнит она тебя, Марун Северный Ветер, – Котофей принялся поучать охотника. – Нет в этом месте памяти о смертных землях, не нужна она здесь.
– Ну, как же так… Марьяша… люба моя… прости ты меня окаянного, – охотник зажмурился, повесив голову.
А Марьяна только смотрела на него, спокойно и безразлично, протягивая яблочко. Марун продолжал:
– Не уберег я тебя, краса моя. Будь я проклят!
– Ты что говоришь-то такое? Головой своей пустой вообще думаешь? – Котофей зашипел, спрыгнул с рук Любомиры. – Мы сюда ради тебя притащились цветок папоротника искать, а ты опять такое на себя наговариваешь.
– Да, как же так, Котофей Тимофеевич? – Марун проговорил через силу, едва ли не воя с тоски. – В таком недобром месте моя Марьяша, меня не помнит, лицо ее птица Сирин, словно сарафан праздничный носит…
– Да, сам ты виноват в том, Марун Северный Ветер! – Котофей фыркнул.
– Знаю, что виноват, – Марун снова повесил голову.
– Только не так, как ты себе напридумывал, – баюн проговорил строго. – Души людские здесь надолго не задерживаются, только те, кого держит на земле что-то. Или кто-то. Держишь ты сам свою Марьяну, не пускаешь ее в пресветлый Ирий. Отпусти ее, Марун-оборотник, пущай идет с милостью.
Марун, казалось, не слушал мудрых слов кота и только качал головой, глядя в землю. А ведьмочка стояла рядом и глотала слезы.
– Ну, что, берендей, остаешься? – за спиной Любомиры нарисовался Змей Горыныч. – Гляди-ка, яблочками тебя здесь угощают. Бери, не стесняйся. Колдун-берендей и мертвая упырица – из вас отличная будет пара.
Марун со злостью покосился на Змея, рука его скользнула к поясу…
– Опять за меч хватаешься? – Горыныч прошипел сквозь зубы. – Ничему ты не учишься, берендей. Верно, и впрямь мокрое место от тебя оставить надобно, чтоб не мешался под ногами.
…А Марун схватил лунницу с головой медведя, ту самую, что Яга ему в дорожку заворожила, и рванул ее с пояса. И, широко размахнувшись, отшвырнул оберег в студеные воды
