Дженнифер Арментраут - Тени
Бетани вздрогнула.
Каким-то образом Доусон вылечил ее — исправил все, что было повреждено при падении. То, что он сделал, было впечатляющие и за пределами понимания. И их сердца — они били в идеальной синхронизации. Она не знала, откуда это. Это, должно быть, какой-то странный побочный эффект его действий. Весьма странно, но ничего такого, что испугало бы ее. Как оно могло?
Доусон любит ее
И такая любовь… была удивительной
Все еще мучаясь от жажды, она схватила еще одну бутылку и направилась к лестнице, без предупреждения загорелся свет на кухне.
Дядя Уилл стоял на пороге и моргал от яркого света.
— Бетани, что… ой, боженьки ты в порядке?
— Да, я в порядке.
Он бросился к ней так быстро, как мог. За последние пару недель, ему стало лучше, он стал сильнее. Коричневые волосы вперемешку с серыми покрывали его голову. Скоро он сможет снова жить в своем доме.
— О, мой бог, Бет, ты вся в крови, — он положил трясущуюся руку на плечо, осматривая ее, как любой доктор бы сделал на предмет заметных повреждений. — Что, черт возьми, случилось?
Думай быстро, Бет, быстро.
— Доусон и я пошли в поход, и он порезался об острый камень. Крови было много.
Глаза Уилла расширились.
— Он истек кровью на тебя?
— Ага, типа того, но с ним все в порядке, — она обошла его, ее сердце колотилось.
— Все в порядке, абсолютно не о чем волноваться.
— Бет…
— Я, однако, весьма утомилась, — боже, ей необходимо сбежать и привести себя в порядок. — Увидимся утром.
Не дожидаясь ответа, она метнулась вверх по лестнице и закрыла за собой дверь.
Черт, ее дядя, скорее всего, расскажет родителям, и они перевозбудятся. Но у нее не было никаких видимых травм. Может, ей удастся убедить их, что все не так плохо как показалось дяде Уиллу.
Не возможно, а точно.
Тайна Доусона зависела от убеждения семьи Бетани, что все в порядке.
18
Доусон был так обессилен, что едва мог стоять. Он шлепнулся за кухонный стол и положил голову на руку. Устойчивая пульсация заняла место в его голове между висков.
Ему необходимо помыться и отправить свою задницу к Бетани. Он хотел держать ее, убеждая себя, что она вполне себе жива.
Но вначале ему предстояла весомая трепка.
Деймон глянул на него с другого конца стола.
— Что, черт возьми, произошло? И даже не думай сказать, что ничего. Она светится как долбанное солнце.
Что он мог сказать? Он был без понятия. Нет никакого шанса, что он смог объяснить, что сделал, и пока он не поймет это получше, он не собирался никому говорить. Даже Ди.
— Я все еще жду, — сказал Деймон
Доусн приоткрыл один глаз.
— Я показушничал, дурачился. Я не думал.
Рот его брата широко раскрылся. Недоверие читалось на его лице.
— Ты, наверное, самый…
— Глупый паренек в округе, знаю
— Это не объясняет того, что вы оба выглядели так, будто сиганули с горы.
Доусон вздрогнул.
— Бетани упала…и ободрала руки. Выглядит страшнее, чем есть.
Взгляд Деймона обследовал его.
— Не сомневаюсь.
Доусон вздохнул.
— Мне жаль.
— Сожаление, — прорычал Деймон, — извинения ничего из этого не исправят, братец. Этот Аэрум… он все еще где-то тут. И тут ты идешь и поджигаешь задницу своей девчонке, как на 4 долбанное июля. Снова. Ты собираешься нарваться на ее смерть.
Черт, это жалило как сучка.
— Этот Аэрум, реально где-то тут, Деймон? — он приподнял голову устало. — Мы не видели его и любого другого Аэрума месяцами. Он ушел.
— Мы не знаем этого.
Правда, но он слишком устал для спора.
— Я буду держать ее подальше отсюда, пока след не померкнет, — если, конечно, он померкнет, потому что он не был уверен в этом. — Я позабочусь об этом.
Гнев поглотил Деймона.
— Ты знаешь, я был не в себе, позволив тебе баловаться с этой человеческой девчонкой, надеясь, что ты придешь в себя, черт возьми, но очевидно я должен был вмешаться раньше.
— Я не дурачусь с ней, — Доусон выпрямился встречаясь с взглядом его взбешенного брата. — Я люблю ее. И я не брошу ее, потому что ты не одобряешь. Пойми это.
— Доусон..
— Нет. Ты не понимаешь. Моя жизнь не твоя… она не принадлежит Лаксенам и не принадлежит ДОД, — ярость напитала его энергией. — И, бросая ее, я бросаю кусок себя. Ты этого хочешь?
Деймон ударил кулаками по столу.
— Доусон, я…
— Она делает меня счастливым. И не должно ли это делать тебя счастливым? За меня? И без нее… да, нет необходимости завершать эту мысль.
Деймон посмотрел в сторону, сжав губы.
— Конечно, я хочу видеть тебя счастливым. Я хочу этого больше всего на свете для тебя и для Ди, но братец, она человеческая девчонка.
— Она знает о нас правду.
— Хотел бы я, чтобы ты прекратил это повторять
— Почему? — Доусон зачесал волосы своим пальцами. — Я могу прекратить говорить это, но это ничего не меняет.
Сухой, горький смех раздался от его брата. А затем раздалось кое что, что рифмуется с отстой и окончанием как у слова утка.
— И что произойдет, когда вы расстанетесь?
— Мы не собираемся расставаться.
— О, боже Доусон, вам обоим по 16,ну.
Доусон взлетел на ноги.
— Ты не понимаешь. Знаешь, что это не имеет значения. Я люблю ее и это не изменится. Или ты поддерживаешь меня, как и должен брат, или ты можешь держаться от меня подальше к чертовой матери.
Деймон поднял голову, его глаза были широко открыты и зрачки белые. Шок стер цвет с его лица, Доусон никогда раньше не видел такого выражения лица у брата. Как будто Доусон воткнул нож глубоко в спину брата.
— Значит, это будет так? — спросил Деймон.
Доусон ненавидел свои следующие слова, но он должен был их сказать.
— Да, это будет так.
Встав, Демон задвинул стул и подошел к окну. Несколько мгновений прошло в тишине, и затем он грубо рассмеялся.
— Боже, я надеюсь, я никогда не влюблюсь.
Немного удивленный этим заявлением, Доусон смотрел на близнеца.
— Ты действительно этого хочешь?
— Да, черт возьми, — ответил Деймон. — Посмотри, в какого глупца ты превратился.
Несмотря ни на что, Доусон улыбнулся.
— Я знаю, что это было оскорбление, но я приму это как комплимент.
— Принимай, — Деймон повернулся к нему и прислонился к кухонному гарнитуру. — Мне не нравится это. Мне никогда не нравилось это но… но ты прав. Ты был прав.
Ад только что замерз.
Маленькая кривая усмешка появилась на лице Деймона.
— Я не могу говорить тебе, с кем тебе встречаться. Черт, никто не может говорить никому из нас кого любить.
