Меч Тамерлана - Кретова Евгения

Данияр не стал передавать свой разговор с Катей, случившийся в аэропорту Махачкалы, свои подозрения, которые Катя подняла на смех. Он внимательно наблюдал за Ильясой. В самом деле, как он мог не заметить слишком нежную для мужчины его возраста кожу на подбородке, явно не знавшую бритвы, слишком тонкую шею и мягкие, плавные движения, хоть и старательно огрубленные, но между тем не слишком сдержанные.

– Какая разница… Расскажи подробнее.

– Да нечего особенно рассказывать… Прошли сотни лет, но в моем мире ничего не изменилось – я тоже в какой-то мере Росинка, которая зависела от воли отца… Женщина в моей стране достойна лучшей жизни только в том случае, если родит сына. Если не получается, она может быть изгнана родней мужа. Ценится только мальчик, сын. Когда на свет появилась я, у мамы уже были две «неудачные» попытки, две мои старшие сестры. Узнав, что родилась я, отец сказал, что их в селе забьют камнями, если они принесут еще одну девочку в общину… У нас… не очень хорошо быть девочкой. Мы – обуза и лишний рот… Сыновья – добытчики, воины, весь мир принадлежит им… И тогда меня переодели в мальчика и дали мужское имя. Я росла с другими мальчиками, ходила в школу… Я видела, как живется моим сестрам, – Ильяса перевела взгляд на Данияра, шумно вздохнула, сдувая с щек катившиеся слезы. – Женщина в моей стране – почти животное. Она не может сама выйти из дома, не должна учиться, не имеет права наследовать имущество отца, работать. Ее главная и единственная задача – родить сына.

– И ты стала играть роль сына?

Девушка кивнула:

– Да. У меня даже волосы были короткие, и я ходила без хиджаба!

– И все верили в то, что ты мальчик?

Ильяса усмехнулась:

– Нет, конечно. Таких, как я, много. Все понимают, что мы как бы не настоящие мальчики, но молчат… Даже к врачу нас водят отдельно от других детей. – Она надолго замолчала, разглядывая прозрачные облака, которые медленно окутывали горизонт. – Мою сестру муж избил палками за то, что она не понесла в первую же брачную ночь… Я радовалась, что смогу избежать такой участи, мне казалось, что мое детство будет длиться вечно… Пока однажды мама не принесла в мою комнату женскую одежду и хиджаб, сказав, что с этого дня я не смогу ходить в школу наравне с другими сыновьями. И я поняла, что это конец…

Она снова надолго замолчала. Данияр слышал, как неподалеку от них Ярослава и Антон спорили о том, что они уже здесь были, на этой тропе. Поводырь задумчиво осмотрел развалины, скользнул взглядом по очертаниям гор – все они казались ему одинаковыми, но если Ярушка права и разрушенное селение выше по склону – то самое, в котором они с Ильясой проснулись сегодня утром, то это означало, что они ходят по кругу. Значит, кав Андалиб запутала следы так, что даже он, Поводырь, сбился с пути… Или Катя на самом деле не похищена, а все это время находилась там же, в месте ночлега? Ярослава окликнула его, но, заметив, что он говорит с проводником, отошла от уступа, успев бросить на них подозрительный и любопытный взгляд.

– И что ты сделала? – Данияр вернулся к разговору с Ильясой, мысленно прокручивая тем временем приметы, которые могли бы подсказать, где они оказались.

– Сбежала… Ночью, снова переодевшись в мужской костюм, выбралась на улицу через окно. Я взяла немного лепешек и воды, спряталась в горах… Передвигалась ночами. Потом наткнулась на беженцев, примкнула к ним… Я солгала, что сирота, назвалась Ильясом. Так и добралась сюда…

– А бабушка Маринэ? Она знает?

Ильяса гордо вскинула голову:

– Да. Конечно, с первого дня. И Мансур. И его дети… Все близкие знают… – На этой фразе девушка запнулась, смутившись оттого, что назвала Мансура близким человеком, хотя не очень была в этом уверена. – Кав права, я завралась как последняя лживая собака. И нет мне прощения.

Данияр не стал с ней спорить – он вспомнил, как нервничал и злился Мансур там, в доме бабушки Маринэ.

– Мансур не очень рад тому, что ты выдаешь себя за парня?

Ильяса вскинула голову, удивленно изогнула бровь:

– С чего ты взял?

– Я почувствовал напряжение, которое было между вами перед отъездом. Я думаю, вы спорили.

Какое-то время они шли молча. Девушка вспомнила, как Мансур смотрел на нее в тот вечер, когда она привезла в дом этих гостей; в памяти встал их последний разговор.

– Я задал вопрос, помнишь? Жду, что ответишь… – твердо сказал он.

Ильяса опустила глаза:

– Ты получил ответ – мне нужно время.

– Еще? Я два года жду! – Мансур тяжело перевел дыхание и повторил тихо: – Два года жду.

– У меня нет ответа… Я не могу.

Мансур опешил, прошептал с горечью:

– Почему? Если я тебе не нужен, так и скажи… Зачем меня мучаешь, себя мучаешь, детей мучаешь, бабушку Маринэ мучаешь?! Ответь и живи как человек, слова не скажу!

– Ни слова больше! Не хочешь ждать – живи как знаешь. Найди послушную жену, которая будет тебя достойна, станет хорошей матерью Руслану, Джамиле и Салимат. Видимо, мне ей стать не суждено, Мансур. Прощай.

Сейчас, вспоминая тот разговор, ей снова стало больно: Мансур тогда посмотрел на нее, будто она его ударила.

– Все так, – наконец призналась Ильяса. – Он хочет, чтобы я покрыла голову и стала его женой, матерью для его детей. В тот день мы спорили, потому что я снова не смогла дать ему ответ…

– Ты знаешь, мы нередко уходим от судьбы, – вздохнул Данияр. – Я это часто вижу: человек отказывается от своего настоящего, но не может сбросить его окончательно, и оно тянется за ним тяжкой ношей. Некоторые и на смертном одре не могут с ним расстаться, страх или гордыня не позволяют… признать ошибки, отступить.

Девушка посмотрела на него с опаской:

– А ты… ты много видел таких… которые умирают?

– Это моя работа.

– Кав права? Ты правда ангел Смерти и покараешь меня?

Данияр не ответил, пробормотав:

– Каждый видит во мне то, что дóлжно…

Девушка не сводила с него пристального взгляда:

– А твои друзья – кого видят они в тебе?

– Надеюсь, прежде всего друга.

Глава 15

Свадьба джиннов

В доме словно жили невидимки: пока Кати не было во время ее неудавшейся попытки побега, стол в кухоньке, помимо блюд с кушаньями, оказался заставлен множеством кастрюлек. Стопки чистых тарелок, приготовленных для сервировки, приборы аккуратно разложены и приготовлены к тому, чтобы оказаться на праздничном столе. На табурете лежала стопка накрахмаленных салфеток. А на соседнем столе, который девушка не заметила прежде (а может, его здесь и не было), сама собой нарезáлась румяная пахлава. Нож методично разделял кусочки, а послушная кому-то невидимому льняная салфетка тут же прикрывала липкую кожицу выпечки от пыли.

– Вы ведьма, да? – спросила Катя, оценив происходящее.

Женщина отмахнулась:

– Не оскверняй уста свои такими словами… Говорю же, Фатимат пришла, помогла.

– Это не осквернение, – Катя даже обиделась, вспомнив мечту Ярославы стать настоящей ведьмой и владеть знаниями всех стихий. – Когда пришла эта ваша Фатимат? Меня, может, минуту не было.

– У нас так не говорят, колдовство – грех.

Катя прищурилась:

– У нас – это у кого?

– У горных жителей, – женщина посмотрела строго. – В твоей комнате тебя уже ждет чистая вода, иди умойся. Переоденься, скоро гости пожалуют.

Ярко-розовый луч скользнул по кухоньке, погладил накрахмаленные полотенца, круглые бока кастрюлек.

Катя удивилась: неужели закат?

Оглянувшись через плечо, заметила, как стремительно меняется небо. Только что прозрачно-голубое и высокое, оно стало ванильно-перламутровым, с подкрашенным малиновым облаками. Но из-за ближайших пиков уже надвигалась сине-розовая тьма, неся на своих плечах прохладу и странные звуки далеких, всеми забытых песен, сохраненных горами.

Двор преобразился, будто бы расширился; поперек его вырос из ниоткуда длинный низкий стол. На белой скатерти одно за другим возникали угощения: многочисленные хлеба, нарезанное тонкими ломтиками вяленое мясо и сыры, горячая шурпа в пузатых супницах. За калиткой послышались приближающиеся голоса.