Черное пламя Раграна 3 - Марина Эльденберт
— Риам Этроу пришла в себя, — доложил вальцгард. — Там медики, и к ней уже привели детей…
Он, кажется, даже не дослушал. Просто обошел их всех, направляясь в спальню к этой бесконечно сильной женщине. Женщине, которая вырастила троих детей, построила карьеру, а сегодня рисковала всем, чтобы вернуть его. Хотя могла просто дождаться его окончательного ухода, забрать детей и уехать. На счет его невозврата были именно такие инструкции: он понимал, что если не вернется, о ней позаботятся отлично — тот же Ландерстерг или Халлоран. Именно благодаря уникальности ее… их близнецов.
— Риамер Вайдхэн, боюсь, что… — Встречавший его медик чуть не отлетел в сторону, когда он обогнул его, шагая к ее кровати. У которой в растерянности остановились дети: Лар, Риа и Роа. Возле Лара привычно терлась Дрим, почему-то вопросительно посмотревшая на него.
— Простите, но я ничего не понимаю. Вы кто? — Голос принадлежал Авроре, слова принадлежали Авроре, но Авророй она больше не была. Теперь он понял, к чему относилось то давящее, жгущее чувство в груди, которое сейчас ушло, уступив место реальности.
Аврора переводила взгляд с него на детей и виари, но смотрела на всех одинаково.
Никак.
Она никого из них больше не узнавала.
— Что произошло? — Он в упор посмотрел на врача. Под его взглядом мужчина, и так не отличавшийся высоким ростом, сгорбился еще больше.
Как же ему это надоело! Что все, с кем он сталкивается, смотрят на него как на чудовище. Которое может испепелить на месте.
«Ты и был чудовищем, — ехидно подсказал внутренний голос. — Не испепелить, так уволить. Для некоторых после работы у тебя и увольнения это равносильно испепелению».
Наблство.
— Говорите, — он невольно повысил голос.
— Мое предположение таково, что у риам Этроу после связи с вами — из-за кратковременного объединения сознания драконицы и человека… то есть иртханессы… то есть… неважно. В общем, сознание драконицы оказалось слишком сильным для ее уровня, оно подавило и вытеснило сознание риам Этроу, и я предполагаю, что это, возможно, навсегда.
— Возможно?!
— Да, — осторожно произнес медик. — Мы, конечно, сделаем все возможное…
— Простите. Вы говорите, что я потеряла память? — Аврора посмотрела на них. Снова этот пустой, неузнающий никого взгляд. — Но кем вы мне приходитесь? Это… мои дети?
Риа и Роа широко распахнули глаза, и вот тут уже впору было снова биться головой о стену.
— Уведите их! — приказал он застывшей, как истукан, няне. — Немедленно.
Женщина не успела сделать и шага, когда Лар, оттолкнув ее руку, вылетел из комнаты. Дрим жалобно виркнула, няня едва успела перехватить ее за ошейник.
— Это наши дети, Аврора, — произнес он, глядя ей в глаза. Потом посмотрел на врача: — К моему возвращению должны быть готовы все прогнозы по восстановлению, даже самые невероятные. Свяжитесь с Арденом Ристграффом, немедленно. Я хочу, чтобы он подтвердил то, что вы мне сейчас сказали. Или опроверг. Но результаты этой беседы тоже должны быть готовы к моему возвращению.
Он вышел раньше, чем побелевший мужчина успел подтвердить, что его услышал.
— Мальчик убежал в детскую, — сказал вальцгард, и Бен направился туда. На ходу бросил:
— Никого туда не пускать, пока мы не выйдем.
В просторной светлой комнате было пусто. Ребенок оказался в ванной. Сидел на краешке, судорожно всхлипывая. Явно в полушаге от того, чтобы разреветься. Сейчас, глядя на него, он вдруг отчетливо вспомнил собственное детство. Минуту, когда Кроунгард сообщил ему о том, что мама больше никогда не придет. Никогда не возьмет его на руки. Кроунгард, разумеется, так не говорил, ему было плевать. Слишком поздно Бен понял, что ему было плевать и на мать, и на него. Не плевать на тот факт, что он увозит наследника правящего, которого впоследствии сделает пешкой в своей игре и на политической арене.
Удивительно, но он плохо помнил, как Кроунгард это говорил, а вот свои чувства помнил очень хорошо. Особенно чувство-осознание: мамы больше нет.
— Она жива, Лар. Это главное, — произнес он, остановившись перед ним.
Опустился, чтобы оказаться на одном уровне с ним.
Последний их разговор — после ссоры малыша с Авророй — тоже касался ее, но каким же он тогда был маленьким, этот парень. Маленьким, но умным не по годам. Подросший в одно мгновение после похищения, он перестал путать буквы и картавить. Он понимал то, что некоторым взрослым приходится по десять раз повторять, чтобы дошло.
Сейчас перед ним вообще сидел маленький взрослый. Таким глубоким был его взгляд, таким полным чувств, что сложно было даже представить, как может так смотреть ребенок его лет.
— Я присяду? — Бен указал на край ванной, свободный — рядом с ним, и Лар молча кивнул в ответ.
— Она меня не помнит, — произнес он. — И не вспомнит. Никогда.
— Это врач так сказал. Но это может оказаться неправдой.
— Какой же он тогда врач?
— И то правда, — Бен усмехнулся, но тут же стал серьезным: — Ты веришь в то, что вас можно забыть? Тебя, Роа и Риа.
— Ты же забыл.
Справедливо. И больно. Он сам не ожидал, что будет так больно.
— Нет, Лар. Не забыл. Просто поступил так, как… — Последний набл, но не ругаться же при ребенке. — Так, как считал нужным. Но я ни на мгновение не забывал ни о твоей маме, ни о тебе. Я не знал о Роа и Риа то, что узнал недавно, но даже о них я не мог не думать.
— Тогда почему не пришел?! — Глаза мальчика сверкнули от слез. — Почему ни разу даже не позвонил? Ни разу! За все это время! Может, ты и не забыл, но мы не были тебе нужны. Не были никогда, ни разу в твоей жизни, иначе бы ты нас не бросил. Иначе не отпустил бы маму! Иначе не было бы этого всего!
Он вскочил, сжимая кулаки. Даже если бы Лар попытался его ударить, даже если бы смог, это было бы не настолько сильно, как то, что он сейчас бросал ему в лицо. Эти слова — отражение его же собственных мыслей, и вот что тут скажешь в ответ? Да, был слабаком. Да, отказался от женщины из-за того, кому надо было просто голову открутить в камере, невзирая на всю дипломатию и прочую чешуйню. Надо было просто вернуться, рассказать обо всем Авроре, рассказать, как он боится за нее, как хотел от нее детей, и как это ударило по нему, вместо этого он предпочел все закончить. Дал ей уйти.
— Я не могу исправить
