А печаль холод греет - Дайана Рофф
Где-то там – моё человеческое лицо.
Но настоящее ли? Или человек становился полностью чистым от лжи только в таком апатичном состоянии? Как знать. И знал ли вообще кто-нибудь…
– Да, ты прав, – голос как взмах топора. Миг – и срубил не дерево, а голову.
Джозеф вдруг взял мои руки в свои и развернул ладонями в белое небо, с которого изредка падали остатки снежинок. Его голос был такой же спокойный, как и весь образ, словно он с чем-то смирился, возможно, отпустив то, что ему было очень дорого.
– Знаешь, я понимаю, что не ты виновата в том, что тебе вкололи «сыворотку равнодушия», потому что я слышал, как ты вновь сцепилась с Торией, и, возможно, тебе в таком бесцветном состоянии будет бесполезно говорить то, что я хочу сейчас сказать, но… я знаю, что просил тебя слишком много сделать для меня. Что всё то, что ты сделала для меня, никогда не сравниться с тем, что я сделал для тебя, как бы сильно тебя ни любил. Но ты всегда соглашалась мне помочь, всегда. Уверен, ты бы и сейчас согласилась, но ты мне сказала правду, лишённую защитной оболочки чувств. И я согласен с этой правдой, потому что равнодушие показало твои истинные мысли. Но знаешь, почему человек может помогать человеку, даже когда самому трудно? Благодаря любви. Всё дело в ней. Она помогает совершать добрые поступки, держаться на плаву, помогать людям. Но ты сейчас её лишилась, как и всех остальных эмоций, выплюнула на меня слова, которые, наверное, уже давно накопились в твоей душе… И да, ты тоже права, Делора. Я тоже не всегда верю, что я хороший человек. И я единственный, кто больше всех сомневается в своей же доброте. А всё потому, что я такой же эгоист, как и каждый из нас на этой проклятой планете. Эгоист, слишком сильно боящийся остаться один. «Одиноко одинокий одиночка»5.
Он невесело усмехнулся, отпустил мои руки и, медленно развернувшись, с задумчиво-грустным выражением лица двинулся куда-то по своим делам. Его слегка качающийся из-за походки силуэт долго стоял перед глазами, ведь я прекрасно понимала, что мне надо было остановить его, сказать, что он не один, что я всегда буду рядом с ним, что любила его больше всего на свете. Но мне не хватало чувств этого сделать. Я знала, но не могла. Разум – не эмоции. Разум – это машина, где всё чётко находилось на своих местах, играло свою роль и приводило тело в действие. А эмоции… лишь побочный эффект, порой слишком сильно мешающий машине работать. Нет чувств – нет поломок. Нет проблем.
Тогда почему же их становилось ещё больше?
– Сегодня будет всё коротко, – пустым голосом сказала я, впервые полностью смотря только в экран телефона, с которого я вновь подключилась к эфиру в Instagram. – Я видела, вы мне писали много сообщений, но у меня пока нет времени ответить на них, поэтому прошу подождать. Пришла всего лишь сказать, что в последнее время я ещё больше теряюсь. Постоянно нахожусь где-то у себя в фантазиях, всё время размышляю, пытаюсь найти ответы для эссентизма. И почти не живу реальностью. Я всё никак не могу её осознать. И сейчас, идя мимо всех этих домов, я совершенно не ощущаю её. Такое впечатление, словно мой разум живёт отдельно от тела, которое в свою очередь реально живёт своей жизнью и даже, возможно, со своим каким-то отдельным разумом. Безумно, не так ли? А сама я будто в отключке, если так можно назвать мои вечные размышления о бытие. И это странно. Иногда мне так хочется вернуться в своё тело, стать реальной, быть самой собой, но потом я понимаю, что зачем мне это? Надо ли это мне или миру? Для чего?..
Впервые я не стала отвечать Мэйту. Впервые я просто выключила телефон и побрела, куда глаза глядели. Впервые мне ничего не хотелось, меня ничего не впечатляло, я не ощущала ни холода, ни тепла.
Вообще ничего.
Я – пустой сосуд, брошенный в пыльном углу заброшенной лаборатории. Неудачный эксперимент, разбитая пробирка, пятно на штанах – меня выкинули, как салфетку, в которую слишком долго сморкались. Но я высохла. Слишком быстро, слишком безболезненно, почти незаметно. Но мной уже нельзя пользоваться – неприятно. Вот каким становился человек после того, как лишился чувств, – неприятным. Таких не хотели слушать, не хотели видеть, не хотели с ними разговаривать. Жестокая правда и острая боль – вот что люди больше всего боялись узнать от таких, как я.
И я бы тоже боялась, не будь мне так всё равно.
Силуэты.
Множество силуэтов.
Они скользили по некрепкому льду, покрывшему берег залива, летали вместе с чайками на фоне посеревшего неба, сидели на чёрных мокрых камнях, появлялись то вблизи меня, то далеко, почти растворяясь между домами и зимним лесом. Целый вальс из неизвестных мне духов: они кружились, парили, сопротивлялись ветру, появлялись передо мной с открытым, будто в крике, ртом и вновь исчезали, чтобы появиться где-то в новом месте. Так красиво, но так странно… разве нормальный человек мог видеть призраков? Но меня это не волновало.
Какая разница, в какой момент сходить с ума?
Вновь этот голос. Такой знакомый, такой едкий, сильный, с растянутыми гласными, словно подвыпивший. И самое главное – вокруг никого. Я одна на берегу. Для проверки я даже огляделась – никого рядом. Если не считать странных силуэтов…
А давай позовём их?
– Эй! – с полным равнодушием крикнула я, совершенно ничему не удивляясь и уж тем более своему поступку. Я понимала, что это ненормально, но мне было плевать. – Эй, вы! Кто вы? Зачем вы здесь? Что делаете?
Мне не хотелось узнавать ответы на свои вопросы. Я задала их просто так. И, видимо, призраки это поняли, раз решили мне не отвечать. Да и какая разница? Они всё равно не существовали. Просто обман зрения или я сошла с ума…
Второй вариант мне нравится больше. Давай выйдем на лёд? Проверим его прочность, вдруг пригодится.
Тело само двинулось, а я не стала сопротивляться. Сколько зима ни длилась, сколько снега ни навалило, каких холодов бы ни было, а лёд был всё равно непрочный, и я в этом лично убедилась, когда вышла на него.
Треск. Треск. Треск.
Лёд – как душа. Трещал, желая выпустить на волю всю свою бурю, скрипел, мечтая стать молодым, недовольно ворчал под моими шагами. А мне абсолютно всё равно.
