Лара Эдриан - Полночный покров
— Вот черт, — тихо пробормотала Рената, закрывая глаза и опуская голову на руки, лежавшие на руле.
Не стоило сюда приезжать. Только не сегодня. Появиться неожиданно с кучей проблем. И особенно с той, что лежала в фургоне.
Нет, ей придется самой со всем разбираться. Нужно завести мотор, развернуть фургон и отправляться искать выход на улице. К этому ей не привыкать. Но и она сама, и ее спутник находились не в лучшей форме, чтобы успешно справляться со своими проблемами. Рената не знала, насколько ей хватит сил вести машину, в любой момент слабость может взять верх и…
— Добрый вечер, — приветливо, с явным техасским акцентом прозвучало рядом с открытым окном. Рената не видела, как он подошел, и теперь у нее не было шанса скрыться незамеченной. — Чем-то могу помочь? Что-то случилось с…
Джек замолчал, когда Рената подняла голову и повернулась к нему лицом. За то время, что они не виделись, он еще больше поседел, его по-военному коротко стриженные волосы заметно поредели, щеки округлились. Но он все еще оставался настоящим богатырем: ростом более шести футов, крепкий как бык, хотя ему было без малого семьдесят.
— Привет, Джек. — Рената улыбнулась, очень надеясь, что не беспомощно и жалко.
Джек смотрел на нее, не скрывая удивления.
— Черт меня дери, — сказал он, медленно качая головой. — Немало времени прошло, Рената. Я надеялся, ты нашла свое место в жизни… когда ты два года назад так неожиданно уехала, я волновался, может быть… — Джек не договорил, только широко улыбнулся, как он это делал в деликатных ситуациях. — Ну, черт меня дери, это не важно, о чем я волновался, главное — ты снова здесь.
— Я не могу остаться, — выпалила Рената и схватилась за ключ зажигания. — Я не должна была приезжать.
Джек нахмурился:
— Тебя два года не было, а сейчас ты появилась, свалилась как снег на голову, и только для того, чтобы сказать, что не можешь остаться?
— Прости, — пробормотала Рената, — мне надо ехать.
Джек взялся за оконное стекло, словно силой хотел ее удержать. Рената посмотрела на его загорелые обветренные руки, которые помогли так многим подросткам, попавшим в беду на улицах Монреаля. В этих же руках почти сорок лет назад он держал оружие и воевал, служа родине. И этими руками он ухаживает за цветущими у дома розами, словно эти цветы ему дороже золота.
— Что случилось, Рената? Ты же знаешь, мне ты можешь рассказать. Мне ты можешь доверять. С тобой все в порядке?
— Да, — ответила Рената. — Я в порядке, правда. Просто проезжала мимо.
Но по его глазам было видно, что он ей не поверил.
— Не у тебя, у кого-то другого проблема?
Рената покачала головой:
— Почему ты так думаешь?
— По этой причине ты приехала сюда в первый раз. Ты никогда не ищешь помощи для себя, даже если тебе она нужна как воздух.
— Сейчас это другое. Тебе не нужно в это ввязываться. — Она завела мотор. — Пожалуйста, Джек, забудь, что видел меня здесь сегодня. Договорились? Прости, мне надо ехать.
Но она не успела переключить передачу, тяжелая и сильная рука Джека легла ей на плечо. От боли она резко дернулась, вскрикнула и стиснула зубы.
— Ты ранена. — Его густые с проседью брови сошлись на переносице.
— Пустяки.
— Пустяки? Ты уверена? — Джек открыл дверцу и поднялся на подножку, чтобы осмотреть ее плечо. Увидев кровь, он крепко выругался. — Что случилось? Ударили ножом? Тебя пытались ограбить? Или груз хотели отнять? Копам уже позвонила? Господи, да это огнестрельное ранение. Судя по кровотечению, ты получила его несколько часов назад…
— Со мной все в порядке, — продолжала настаивать Рената. — Это не мой фургон, и меня никто не грабил.
— Хорошо, по дороге в больницу ты мне все расскажешь. — Он махнул рукой, чтобы она подвинулась. — Давай я поведу машину.
— Джек, — Рената положила руку на его крепкое плечо, — я не могу поехать в больницу, не могу сообщить в полицию. Я в машине не одна. Там в фургоне мой спутник, он в очень плохом состоянии. Я не могу его бросить.
Джек с тревогой посмотрел на нее:
— Рената, ты совершила какое-то преступление?
Рената слабо рассмеялась. Она ничего не могла рассказать Джеку, а даже если бы и рассказала, он вряд ли бы ей поверил.
— Если бы только преступление. Мне угрожает опасность, Джек. Больше я ничего не могу сказать. Я не хочу втягивать тебя в это.
— Тебе нужна помощь. Это все, что я знаю. — Лицо Джека сделалось серьезным. Сейчас, несмотря на морщины и седину, он имел вид сурового морского волка, привыкшего без страха смотреть в лицо любой опасности. — Рената, у меня есть место, где ты и твой спутник можете передохнуть. И с твоим плечом мы что-нибудь сделаем. Рената, хотя бы раз в жизни позволь мне помочь тебе.
Рената очень этого хотела, хотела до боли. Но показать Николая людям в том состоянии, в котором он был сейчас, — огромный риск для него самого и для тех, кто его увидит.
— Остановиться в твоем доме? Исключено. Есть какое-нибудь небольшое тихое место, подальше от дороги?
— У меня за домом гараж, а над гаражом есть небольшое помещение. После того как не стало Анны, я использовал его для хранения ненужных вещей. Если хочешь, можешь там побыть какое-то время. — Джек спрыгнул с подножки и протянул ей руку.
Рената вылезла из кабины, ломая голову, как же транспортировать Николая. Она надеялась, что он все еще спит под действием транквилизаторов и его истинная природа останется незамеченной. Хотя вряд ли Джек сочтет нормальным то, что у нее в фургоне лежит без сознания обнаженный, избитый и окровавленный мужчина.
— Знаешь… э-э… мой друг действительно очень плох. Боюсь, он сам не сможет идти.
— Знаешь, я на своих плечах из джунглей много парней вынес, — сказал Джек. — Может быть, мои плечи немного сгорбились с тех пор, но они все еще широкие и сильные. Я с ним справлюсь.
Пока они подходили к задним дверца фургона, Рената добавила:
— Джек, и вот еще что. Этот фургон… Он должен исчезнуть. Не важно как и куда. Но чем раньше, тем лучше.
Джек коротко кивнул:
— Считай, уже сделано.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Когда Николай очнулся, он не мог понять, почему не умер. Чувствовал он себя ужасно. С трудом открыл в темноте глаза, попробовал пошевелиться — все тело было таким вялым, словно мышцы атрофировались. Он помнил кровь и мучительную боль, арест и пытки, которые проводил какой-то засранец по имени Фабьен. Помнил побег, вернее сказать, кто-то тащил его на себе, а он с трудом переставлял ноги и спотыкался.
Помнил окружавшую его темноту, холод металла, на котором лежал, непрекращающийся грохот барабанов в голове. И отчетливо помнил наведенный на него пистолет, который выстрелил по его команде.
