Елена Романова - Одна из тридцати пяти
Епископ вскинул глаза, недоверчиво вглядываясь в лицо Берингера.
— И теперь я пришел сюда, — продолжил советник, — за правдой. И у вас, ваше преосвященство, совсем мало времени, чтобы рассказать мне ее.
— Да как вы смеете, — зашипел Виктор, поднимаясь, — я наместник папы…
— Плевать я хотел на всю папскую курию. Куда твой наемник увез мою женщину?
— Не понимаю…
— Куда, епископ? — грозно оборвал Берингер. — Я не стану терять время — я вырежу твой язык и возьму его с собой, как и этот. А если это не понравится папе, я пойду на него всей своей многотысячной армией. Я сотру его с лица земли… — он ниже склонился над столом, нависая над побледневшим епископом: — поэтому ты мне скажешь, где моя женщина, и я даже позволю тебе дожить до утра, чтобы принести утреннюю молитву.
— Ты безумен, Райт! — сдавлено заговорил Виктор, нервно потирая шею. — У тебя есть армия, но в войне далеко не всегда выигрывают люди. Побеждает тот, у кого есть золото.
— Тебя оно не спасет, — усмехнулся советник, нарочито медленно вытягивая короткий меч из ножен.
— Подумай, что ты делаешь! — грудь епископа тяжело вздымалась.
— Казню предателя.
— Берингер, если ты не остановишься, начнется война!
— Она и так начнется, — убежденно произнес советник, — и первой ее жертвой будешь именно ты.
— Я позову своих людей, — отшатнулся епископ, глядя на сверкающее лезвие.
— Это тех, которых убили мои?
— Ты первым нарушил перемирие, Райт. Генриетта ополчилась против меня из-за того, что я не делал.
— Ты многое не делал, и зря. А теперь, кажется, поздно.
— Ты никогда не узнаешь, где прячут твою шлюху… — быстрое движение, звон стали…
Райт внимательно смотрел, как Мотинье захлебывается кровью, а из пореза на горле струиться кровь. Убрав меч в ножны, мужчина спокойно прошагал к двери, распахнул и приказал воинам:
— Обыскать здесь все!
Берингер достал сигары, закурил. Лорд Тесор прошагал к столу, глянул на епископа, произнес:
— Святые небеса, ваше сиятельство, завтра же сюда двинется войско понтифика.
— Я его встречу… — небрежно отозвался Райт.
— Но король… милорд, вы…
— Я присягал королю, Тесор, но не думаю, что он доживет до утра. А если доживет, мне будет уже глубоко плевать на его желания.
— Это война?
— Да.
— Королева потребует вашу голову.
— Она и так ее жаждет. Я лишь упростил ей задачу, — произнес Берингер, затем резко спросил: — Сколько человек ты отправил за Джиной?
— Двадцать, ваше сиятельство. Мы найдем ее. Но, — сказал Тесор, бросая взгляд на мертвеца за столом, — я полагал, что его преосвященство нам в этом поможет.
— Он приказал убить ее, а не похитить, — сквозь зубы прошептал Райт, — и он понятия не имел, куда везет ее этот ублюдок. Если бы я мог сам поехать за ней… проклятье!
— Мои люди привезут ее в Лауртан, ваше сиятельство. Клянусь честью.
— Пусть седлают моего коня, — туша окурок о столешницу, произнес Райт.
— Но, милорд…
— Исполнять.
* * *Сложно представить более счастливый момент, нежели, когда лезвие ножа отводят от горла и удается глотнуть, вздохнуть — сделать все то, что в другой ситуации кажется естественным и незаметным.
Ночь темна, лунный месяц потонул во чреве туч, лошадь громко дышит от резвой рыси. Я сжимаю гриву, гляжу в непроглядную темноту ночи, пытаясь понять, что задумал мой похититель.
Черт, да ведь это ожидаемое завершение дня. Мне ли удивляться странному порядку вещей, заставившему всех и вся ополчиться против девчонки из Хоупса? Смешно, однако… Гуманнее было бы прибить меня еще в утробе матери, чем вот так издеваться.
Мы петляли по улочкам столицы. Вот, право слово, какой он — город городов Хегейского государства. Знакомство не слишком удачное, но мне не до претензий.
Похититель неожиданно натянул поводья, и мы остановились у одного из домов, двухэтажного, полного света, обвитого виноградными листьями и с проржавевшей калиткой. Мужчина спрыгнул на землю, стаскивая с седла и меня. Пихнул к калитке, сквозь которую мы прошли. В окне, на первом этаже показалась чья-то голова.
— Черт, ты притащил сюда эту женщину? — распахнулась дверь. — Ты должен был…
— Заткнись, Листан, — незнакомец больно сжал мой локоть, заставляя войти в дом.
Очутившись внутри в обществе мужчин, я с опаской огляделась. Возможностей к побегу не было, как и сострадания на лицах моих похитителей.
— Уведи ее наверх, — бросил мой похититель, скидывая куртку.
Худощавый, жилистый Листан с лысеющей головой повел меня на чердак, где меня и заперли, предупредив, чтобы я не смела раскрывать рта. Когда дверь захлопнулась, я припала к замочной скважине, глядя на спускающегося по лестнице мужчину.
Не раскисать, не отчаиваться, не реветь!
Заметалась по комнате, разглядывая обстановку. Видимо на чердаке раньше кто-то жил: слуга, подмастерье, прежний заложник? Узкая койка у стены, рядом ширма, за ней корыто, предназначенное для умываний, грубое грязное полотенце, осколок зеркала. Мансардное окно было маленьким, зарешеченным, выхватывающим из огромного полотна кусок неба, усыпанный звездами.
Я опустилась на стул — единственную роскошь в этой комнате. Закрыла глаза — детство, солнце, заботливые руки отца. Было ли это правдой? В день, когда я родилась, он решил напиться. Еще бы, я должна была стать наследником хоупских земель, а родилась сопливой девчонкой. Прекрасный повод надраться джина.
Мое имя, как вечное напоминание. Будь я какой-нибудь Гризеттой или Виолеттой, уверена, избежала бы многих проблем. И на деревенских гуляньях никогда бы не краснели и не покашливали тактично в кулак, когда бы кто-то кричал: «а не испить бы нам, братцы, джину». Катастрофически забавно, право слово…
Моя мать всегда была отстраненной, горделивой, практичной. Ее прошлое было загадкой, настоящее — однообразием. Бывшая возлюбленная короля, его фаворитка, впавшая в немилость. Король не оставил ее при дворе, упрятав в Хоупс, пропахший навозом и сеном. О, боже, лишь сейчас я понимаю, насколько в тягость все это было моей матери. Я была ей в тягость.
И я была наживкой на крючке. Как мотылек…
На чердаке не было ни канделябров, ни ламп, ни свечей. Лишь маленькое окошко под потолком, откуда лился серебристый лунный свет. Но ведь должен быть какой-то выход? Вход?
Дверь оказалась прочной, не сорвать с петель.
Тяжелых предметов, кроме самого стула, на котором я сидела, здесь отродясь не водилось. По башке стулом бить не с руки.
Ну все — меня убьют.
Рана на предплечье болела, хотя я старательно игнорировала сам факт ее наличия. Зябко передернув плечами, я поднялась, еще раз исследовав территорию. В доме должен быть дымоход. Если бы я сумела разобрать кирпичную кладку, смогла бы пролезть в шахту. Впрочем, эта идея была отметена сразу — думается мне, хозяева дома заподозрили бы неладное, если бы на чердаке послышался шум, громче ночного храпа. Слышимость отменная, что б ее. Хотя…
