Мама для дракончика или Жена к вылуплению (СИ) - Максонова Мария

— Не советую даже шутить подобным образом, — нахмурился он. — Речь идет о новорожденном малыше, воздействие лекарств может заставить его перекинуться, но в дальнейшем негативно скажется на стабильности его психики. Что тебе важнее: возможность представить его обществу или его здоровье?

— Конечно, здоровье, — я тяжело вздохнул. Значит, придется ждать.

— Но это еще не все, — добавил ФицУияльм.

— Что еще? — я нахмурился.

— Отец недавно был у меня и по секрету поделился новостями. Твой отъезд привлек нежелательное внимание некоторых сильных мира сего. И твой интерес к наследству Дэниела тоже не удалось скрыть бесследно. Уже поползли слухи, пока еще ничем не подтвержденные и безобидные, но, боюсь, скоро эти обрывки информации могут обрасти нежелательными версиями и подробностями.

— О чем ты?

— Отец велел передать, что было бы очень полезно, чтобы на балу в честь середины лета ты появился в свете с женой.

— Он знает? Ты ему сказал?

— Он старый интриган, от него сложно что-либо скрыть, хотя я ему ничего не говорил. Просто подумай об этом, герцог Уильямс ничего просто так не говорит.

Я тяжело вздохнул. Действительно, герцог был другом моих родителей, и всегда помогал мне в самые сложные моменты.

— И еще одно, — добавил Кевин, поднимаясь с кресла, — герцогиня Ферсферт вернулась из своего путешествия на воды и пытается восстановить свои связи в столице. Очевидно, она уже достаточно поправила свое здоровье. Говорят, ее отъезд был связан с каким-то скандалом при дворе вдовствующей императрицы. Бал в честь середины лета она не пропустит.

Я тяжело вздохнул.

Герцогиня Камилла Роквистер

Аккуратно забрав волосы, я начала на втирать в кожу лица очередной целебный бальзам. Отдельное внимание уделила шрамам, аккуратно распределила состав, старалась обходить губы и зону вокруг глаз. Бальзам холодил кожу и ощутимо пощипывал, он должен был снять красноту и воспаление, но от его испарений, даже если наносить аккуратно, начинали слезиться глаза. Доктор ФицУильям рекомендовал применять бальзам чаще, показал приемы массажа, которые требовалось выполнять, чтобы размягчить шрамы...

Хотелось просто вышвырнуть проклятый флакончик в окно и зареветь.

Какие же люди глупые и нетерпеливые существа. Только недавно я стояла на пороге смерти, всего несколько недель назад моя кожа была покрыта струпьями и засохшей коркой болячек, раны под ними не заживали прежде месяцами. А теперь, наконец, случилось столь ожидаемое — раны закрылись, но мне этого было мало. Мне было мало, мне было стыдно, я не могла показаться никому на глаза!

Вся кожа лица была исчерчена белыми толстыми линиями кривых шрамов, между которыми алело воспаление, опухлость искривляла черты лица. Я уже могла видеть даже через этот ужас свой прежний облик, но это было будто мое прежнее красивое лицо было восковой маской, которую разбили, а потом неаккуратно склеили обратно белым клеем, а потом еще нагрели, так что воск потек. ФицУильям обещал, что со временем опухоль сойдет, но в моей голове билось нетерпеливое: «Когда?»

Мой дражайший супруг заявил, что мы обязаны явиться на бал в честь середины лета и объявить о нашей свадьбе, несмотря на то, что малыш-дракончик так и не обрел человеческий облик. Планы пришлось поменять из-за каких-то политических проблем. Платье было заказано у столичной швеи, к нему в комплект полагалось надеть родовую парюру герцогини Роквистер с рубинами. Конечно же, не обошлось без перчаток и вуали, хорошо, что здесь мода была на моей стороне, но я все равно не представляла, как можно предстать перед обществом с таким лицом. И ладно я, я выдержу, я смогу стоять прямо, видя ужас и брезгливость на лицах случайных гостей. Но Эйдан, каково ему будет выслушивать полные сочувствия речи в лицо и смешки за спиной?

Поэтому я вновь и вновь наносила на лицо рекомендованный лекарем бальзам, но чуда не происходило. Казалось, что ничего вообще не меняется, и это приводило меня в отчаянье. Вдруг даже с вуалью кто-то увидит случайно, заметит, поймет... Эйдан сказал, что мы обязаны посетить этот бал, что у нас нет выбора, и мы должны быть вместе, и я сочувствовала ему. Он должен будет представить высшему свету такую вот жену.

Единственный, кому я позволяла видеть себя без вуали, кроме Мелоди — это малышу-дракончику. Просто потому что он и так был все время у меня на руках и, являясь ребенком, не понимал всего ужаса. Он просто принимал меня такой, какая я есть, потому что считал меня своей мамой. Нет, я не права, я ведь действительно его мама по всем магическим законам и людским. И это грело мое сердце и придавало сил. Он нужен был мне также, как и я нужна ему.

Сейчас малыш возился на моей кровати, подпрыгивая на ней и пытаясь махать при этом крыльями. Доктор ФицУильям объяснил, что из-за пережитого стресса ребенок не хочет обретать более слабую человеческую форму, так иногда случается. Бывает даже, что родившийся обычным младенцем дракончик во время опасности перекидывается, хотя раньше этого не умел. Мне никто не говорил, но, наверное, таким стрессом для малыша еще до вылупления стала гибель матери, и эти мысли заставляли мое сердце сжиматься от жалости. Никаких других идей, почему беременная от Эйдана женщина могла не выйти за него замуж, у меня просто не было.

Я пыталась как-то помочь Эйдану наладить контакт с малышом, но, кажется, оба были слишком упрямы, чтобы что-то услышать. Едва дракончик слышал от папочки его любимое: «сынок» или одно из имен, которые тот выбрал, как малыш гневно шипеть и плеваться дымом. Эйдана, я видела, это очень расстраивает. У меня были подозрения о причинах происходящего, но супруг в упор не замечал намеков.

Сперва я и сама думала, что ошибаюсь. Все же Эйдан — дракон, ему лучше знать, но чем дальше, тем больше я сомневалась, и, аккуратно расспросив мужа, поняла, что до превращения дракончика в человеческую форму, ничего было не понятно: ни цвет волос, ни внешность, ни рост, ни другие характеристики в драконей форме были не видны, совсем ничего. Маленькие дракончики не отличались друг от друга, даже их половые признаки были спрятаны. Это у взрослых драконов кроме прочего у мужских особей вырастает более крупный гребень с шипами, обычно они в целом крупнее и мощнее более изящных самочек. Но в детстве эти признаки сглажены. Маг-лекарь, наверное, мог бы узнать, но Эйдан, так уверенный, что его первенец — точно сын, мне кажется, так и не задавал этого вопроса, а доктора ФицУильяма больше интересовало состояние малыша.

Я пыталась намекать:

— Разве вам не хотелось бы дочку, — спрашивала я Эйдана как бы случайно во время завтрака. — Милую девочку, которая носила бы платьица, звала бы вас папочкой?

— Зачем? — он отвлекся от чтения газеты. — Знаете, я не горю желанием заводить еще детей. У меня есть сын-наследник, мне этого довольно.

За это дракончик (или скорее драконочка, как я подозревала) обшипела его опять и смогла произвести в этот раз не клуб черного дыма, а несколько искр, одна из которых попала на газетку, которую читал ее отец. Тот поспешил затушить огонь прежде, чем он разгорится и строго сказал:

— Вилфред, так делать нельзя! Ай-ай-ай!

— Вы, разве, уже выбрали имя? Говорили же, что этого нельзя делать, пока ребенок не обернется, — возмутилась я.

— Но нельзя же не звать его никак. Вилфред Роквистер — хорошо звучит, очень мужественно. А вы, мне кажется, его слишком сильно балуете.

Дракончик жалобно засвистел и прижался ко мне дрожащим комочком. Скрипнув зубами, Эйдан не выдержал несчастного вида ребенка и, бросив, что у него еще много работы, вышел из-за стола, не доев.

— Значит, будешь «Вилли», — улыбнулась я, поглаживая малыша по гибкой зеленой спинке и тише шепнула: — «Вильгельмина Роквистер», по-моему, тоже хорошо звучит.

Детеныш радостно засвистел в ответ.

— Вилли, идем на улицу гулять! — обрадовался Дэни.

— Сперва доешь свой завтрак, — строго велела я, прежде чем он выскочил из-за стола.