Сделка с джинном (СИ) - Платунова Анна Сергеевна

– Вы сами себя заточили, – потрясенно пробормотала я. – У тебя тоже не было выбора?

– Ну почему же, был, – невесело признался Хафиз. – Смерть или подобие жизни.

Джинн виновато взглянул на Редьярда, который сидел, погрузившись в безрадостные мысли.

– Я не такой сильный, как Яр, увы… Я предпочел жизнь. У каждого из нас были свои причины.

Яр бы точно предпочел смерть. Но тогда почему? Как его заставили? Мой джинн отказывался говорить об этом. Он снова занялся хлебными крошками, на этот раз создавая из них светящихся хрупких мотыльков, которые вились вокруг его головы, образуя хоровод.

Бабочки и светлячки. Играющие котята. Девичьи украшения, которые Яр видел на самом деле и запомнил.

Две испуганные девочки в шатре. Я прижимала их к себе, чувствовала, как вздрагивают плечи. Они были напуганы. Страшно напуганы. Старшая сказала: «Брат нас защитит». Брат?

Яр в это время закрывал шатер от магических пуль. Он справился. Перед моим внутренним взором до сих пор стоит его лицо, когда он открыл полог и сказал: «Я победил. Но поздно». Девочки были только иллюзией, растаявшей, едва Редьярд появился на пороге.

– Твои сестры? – едва слышно спросила я.

Яр вскинул на меня обжигающий взгляд, в котором пылала ненависть, но она тут же утихла, сменившись глубокой грустью. Он повернулся к Хафизу и кивком предложил ему рассказать то, на что у самого Редьярда не хватало душевных сил.

– Сестры, – вздохнул пожилой джинн. – Наш Яр о них сам заботился, после того как родителей убили. Сначала мать, потом отца – он был предыдущим магом-защитником, на них в первую очередь шла охота. Тогда еще не придумали эти проклятые артефакты… Война-то шла не один год. Амине исполнилось десять, Даре – четыре. Она уже не помнила ни отца, ни мать, их ей заменил старший брат.

Яр, сузив глаза, смотрел в пол и никак не реагировал на рассказ.

– С ним долго не могли управиться, слишком уж силен был наш Яр. К сожалению, и среди моего народа нашлись предатели. Один такой выродок помог врагам. Девочки попали в плен. Им пообещали сохранить жизнь в обмен на жизнь Яра.

Так вот почему он сдался и сделал все, чего от него потребовали захватчики! И до конца старался быть смелым в глазах своих сестер.

– Они остались живы? – с надеждой спросила я.

«Да, да! Пожалуйста, скажи, что все было не напрасно!»

– Их убили у меня на глазах, когда я уже ничем не мог помешать, – ответил Яр, и его лицо исказилось жутчайшей улыбкой. – Враги посчитали, что легко обманут дикаря. И были правы.

Нет, это была не улыбка, а гримаса боли под маской язвительности.

«Жалкие потомки лицемерных лжецов! – загрохотал во мне голос Яра. – Лживое никчемное существо! Лживый род!»

Стыд за предков сдавил горло спазмом. Невыносимо думать, что пришлось пережить Яру.

Когда маленький Патрик во время своих всевозможных шалостей и проказ падал, ссаживал колени и локти, набивал шишки и старался не реветь, я, пигалица, еще толком не умевшая говорить, бежала его обнимать, потому что уже тогда была уверена: любящие объятия снимают боль. И потом, когда мы оба стали старше, знала: слова могут обмануть, объятия – никогда.

Это стало лучшей традицией нашей семьи. Грусть, печаль и обида делались неважными, такими незначительными, когда делились на четверых. Медвежьи объятия папы, ласковые и бережные – мамы, а Патрик, балбесина, каждый раз придумывал что-то необычное. То начинал меня раскачивать из стороны в сторону, будто мы оба превращались в маятник. То, сцапав за талию, кружил в воздухе. То фыркал мне в ухо, будто ежик, и щекотал щеку ресницами. После его объятий, как бы тяжело ни было на душе, я всегда начинала смеяться.

Когда кто-то из родных грустил, руки сами собой тянулись приласкать.

Я едва поняла, что произошло дальше. Прошептала что-то вроде: «Хочу тебя обнять» и обвила плечи Яра, прижалась щекой к его груди, на которой все еще змеились алые ленты шрамов.

Яр дернулся, и я, побоявшись, что делаю ему больно, – кто знает, как работает этот закон: нельзя тронуть хозяина и пальцем, – отстранилась и, поглядев ему в лицо, увидела на нем бесконечное удивление.

– «Хочу» то же самое, что и «желаю», верно? – смущенно спросила я.

И прижалась с новой силой, ощущая ладонями, шеей и щекой горячую кожу. Яр вкусно пах пряностями и горькими травами. Он замер, каждый мускул в его теле застыл. Он будто и не дышал вовсе. Руки повисли вдоль туловища, как плети. Но вот одна медленно-медленно поднялась и легла на мою спину.

– Ви… – хрипло произнес он. – Это не идет в счет сделки… Сейчас утро…

Глупый Яр. Не мог поверить в то, что я обнимаю его без всяких условий, по своей воле. Я чуть отодвинулась и близко-близко увидела его темные с оранжевой каемкой глаза. Расширенные зрачки занимали почти всю радужку: Яр в ответ глядел на меня с неописуемо ошарашенным и потрясенным видом.

– Глупый… – прошептала я. – Это просто объятия. Просто…

Я поцеловала его в щеку, ощутив непривычную гладкость, и вспомнила, что никогда не видела у Яра щетины. А если бы его убили небритым? О боги, что за тупейшие мысли. Меня оправдывало лишь то, что я сама не своя была от смятения.

Краем глаза я заметила, что Хафиз исчез, оставив нас наедине.

Яр на мгновение закусил нижнюю губу, выдав собственную растерянность. И меня почему-то обрадовало его замешательство. Вовсе ты не всемогущий джинн, бессмертная и зловещая сущность. Просто парень! Удивленный и смущенный. Тебе и лет-то на деле немного – чуть старше Патрика.

Я, теряя голову от внезапной близости и оттого, что грозный джинн сам взволнован, поцеловала его в краешек красиво очерченных темных губ.

Яр положил вторую ладонь на мою спину между лопаток, удерживая, а я взобралась к нему на колени. Сердце колотилось где-то в горле, жар наполнял грудь.

Я коснулась его губ и снова отстранилась. Наши взгляды встретились. «Что ты делаешь, Ви? Ты не должна… Ты ничего мне не должна…» – «Это просто дружеская поддержка. Ты мне не враг… Значит – друг?» Яр будто бы угадал мой ответ до последнего слова, изогнул черную бровь: «Друг?»

Я зажмурилась и подалась вперед, на ощупь нашла его губы. О поцелуях у меня было весьма смутное представление. Адриан перепугал меня своим напором, а мне хотелось нежности. Ведь настоящий поцелуй должен быть нежным?

Я провела кончиком языка по изгибу верхней губы моего джинна. Кажется, этот изгиб носит название «лук Аморуса» – мелкого божка, отправляющего стрелы в сердца людей и зажигающего их любовной страстью. Яр застонал, как от боли. Как тогда, когда удары Латифы пронзали его грудь.

– Разве это не ты должен меня целовать? – прошептала я.

– Нет, Ви… – выдохнул он. – Я ни жив, ни мертв… Я лишь тень себя прежнего. Я не должен был тебя трогать. Это была ошибка…

– Замолчи…

Яр ответил на поцелуй, кончик его языка погладил мой. Эта неожиданная – хоть я сама напрашивалась – и осторожная ласка ошпарила меня, будто кипятком. Пробрала до кончиков пальцев. В животе затрепетали бабочки. Я перепугалась нахлынувших на меня столь бурных чувств.

Вскрикнула и отшатнулась.

Упала на ковер и поспешно отползла назад на пятой точке, отталкиваясь ногами.

Яр смотрел на меня с нежностью и печалью, будто ожидал чего-то подобного.

– Яр… – сорвалось с губ. – Яр, Яр…

Словно не было в мире других слов, кроме его имени. Я не знала, что еще сказать.

– Ш-ш-ш, зайчишка, – произнес он. – Все хорошо.

По лицу скользнула тень улыбки.

– Позволь отлучиться? Я скоро вернусь.

– Конечно… – пролепетала я.

Мне самой хотелось вскочить на ноги и бежать-бежать без оглядки, лишь бы остудить горящее в груди пламя.

Яр растворился в воздухе, а я со всхлипом уткнулась лицом в ладони.

*** 40 ***

Мне нескоро удалось унять трепет в сердце. Как получилось, что дружеские объятия зашли так далеко? Я не собиралась целовать Яра, точно нет!