Ками Гарсия - Непобедимые
– Кеннеди?
– Я тут.
Джаред принялся крутить головой, пока не увидел меня, и на его напряженном лице просияла редкая улыбка.
– Уф, едва не влипли.
– Да уж, что есть, то есть. – Я заглянула ему за плечо. – А где все?
– В фургоне. Я подумал, если мы пойдем вчетвером, это может выглядеть подозрительно. – Он присел на другой конец скамейки. – Как ты догадалась, что этот чувак тебя узнал?
– Он смотрел телевизор, и я увидела на экране свою фотографию.
Джаред наклонился вперед, упершись локтями в колени, и посмотрел на меня. Мне хотелось протянуть руку и коснуться шрама у него над бровью, спросить, как он его заработал.
– Наверное, лучше тебе в следующий раз остаться в фургоне, – сказал он. – Не знаю, удастся ли мне устроить такое же представление на бис.
– Ты выглядел очень убедительно. Надо было тебе идти в актеры.
Его улыбка угасла, и между нами повисло молчание.
– Прости, – наконец произнес он.
– За что?
– Я знаю, что ты, наверное, предпочла бы не принимать во всем этом участия.
Он казался таким одиноким. Я с трудом подавила желание обвить его руками и вдохнуть запах соли и меди, который исходил от него даже тогда, когда кровоточила только его душа.
Мне очень хотелось признаться ему в том, как мне одиноко и как отчаянно я нуждаюсь в ком-то, кто был бы рядом. И еще во многом. Но я не могла найти нужных слов – или не позволяла себе найти их.
– Это неправда.
Джаред закусил губу:
– Брось. У тебя была какая-то жизнь: школа, друзья, возможно, парень – нечто лучшее, чем все это.
Так вот как он считал? Что я оставила позади идеальную жизнь?
– Если бы у меня был парень, я бы уже позвонила ему. Я не бросаю людей, которые мне небезразличны.
– Я не хотел…
– А если под чем-то лучшим ты имеешь в виду потерю матери и необходимость упаковать всю мою прошлую жизнь по коробкам, чтобы отправиться в интернат, которого я никогда в жизни не видела… – У меня задрожал голос. – Ну, тогда да, наверное, у меня было нечто лучшее.
Лицо Джареда смягчилось, как-то озарилось изнутри, что стало казаться одновременно прекрасным и пугающим. Он медленно накрыл своей рукой мою, лежавшую на краю скамейки, и сплел свои пальцы с моими. У меня перехватило дыхание.
Джаред сжал мою ладонь, и сердце у меня ухнуло в пятки.
– Как бы мне хотелось…
Сетчатая изгородь на другом краю площадки задребезжала: Лукас перемахнул через нее и направился к нам.
Я вытянула свою руку из-под руки Джареда, но по-прежнему ощущала тепло его ладони.
* * *Саншайн встретил нас неприветливо. Ребята отправились в город на разведку, а мы с Аларой остались в фургоне, пытаясь отыскать в дневниках какие-нибудь сведения о сундуках для диббуков.
Алара открыла страницу с замысловатым символом – кру́гом с шестиконечной звездой в центре. Внутри круга и снаружи его были написаны слова на неизвестном языке. Точно такой же символ был нарисован на полу на складе.
– Что это?
– Капкан Дьявола. Это из «Гоэтии», одного из самых старых существующих гримуаров. Если демон попадет внутрь, выбраться обратно он уже не сможет. – Алара пальцем провела по внешнему кругу. – Если линии будут достаточно точны, Капкан может даже уничтожить демона.
Пониже был нарисован еще один символ: две перпендикулярные линии с затейливыми завитками на концах.
Рядом с ним было написано «Miray la».
– Это французский?
– Гаитянский креольский. Это значит «Стена».
– Это что-то вроде Дьявольского Капкана? – спросила я.
Алара покачала головой:
– Стена – просто сдерживающий символ. Она может удержать духа внутри, но недостаточно сильна, чтобы уничтожить его. Это ты должен сделать самостоятельно.
Я смотрела на Дьявольский Капкан и гадала, доводилось ли маме когда-нибудь видеть этот символ, пытаясь увязать в своем сознании женщину, которая пекла мне брау ни каждый раз, когда у меня случался неудачный день, и отколовшегося члена Легиона.
Алара захлопнула тетрадь:
– Ничего. Будем надеяться, что ребятам повезет боль ше. – Везение в данной ситуации было понятием относительным. – Но тебе понадобится нечто большее, чем везение.
– Что ты имеешь в виду?
Она забралась в фургон и вернулась с обмотанной изолентой пушкой и пригоршней соляных патронов.
– Большинству людей нужно уметь защищаться только от живых. Я намерена позаботиться о том, чтобы ты могла сказать то же самое про мертвых.
Утром перед отъездом из мотеля Алара одолжила мне кое-какую свою одежду, поскольку моя пропахла канализацией. Теперь карманы у меня были набиты соляными патронами и гвоздями.
– Перемести руку повыше. – Алара показала мне, как правильно держать пушку. – Это дает бо́льшую возможность контроля.
– Поняла, – сказала я и взяла протянутое мне оружие. Пристроив его поудобнее, я собралась с духом и нажала на курок. Соляные заряды ударились о землю в нескольких шагах от дерева, в которое я целилась.
– В следующий раз постарайся не закрывать глаза, – вздохнула Алара.
После часовой практики я почувствовала себя уверенней и даже сумела попасть в несколько беззащитных деревьев и подстрелить одну колченогую белку.
Я сидела на траве, полируя ботинки ветошью, когда до меня донесся хруст гравия. Из-за угла фургона появился Прист в ярко-оранжевой толстовке с надписью «Обеды у Синди».
– Ну что, соскучились?
Следом за ним показались Лукас с Джаредом с двумя пластиковыми стаканчиками и розовой картонной коробкой.
Я кивнула на толстовку Приста:
– Это ты так для маскировки оделся?
– Альтернативой была толстовка с эмблемой Национальной гоночной ассоциации. И потом, моих фотографий, в отличие от некоторых, в газетах не публикуют.
– Это было по телевизору, а не в газете, – поправила я, как будто это что-то для меня меняло.
– Теперь и в газетах тоже.
Лукас бросил мне экземпляр местной газеты. Она была открыта на странице с моей фотографией и подробностями моего предполагаемого похищения.
Прист уселся рядом со мной:
– Не переживай. Про тебя напечатали на одной странице с историей о девяностошестилетней бабульке, которая выиграла в лотерею, поставив на дату рождения своей кошки. Так что про тебя, скорее всего, никто и не прочтет.
– Мы явились к вам с дарами. – Лукас передал каждой из нас по стаканчику, а Джаред открыл коробку.
Кофе с пончиками! Запах был божественный.
– Не дай бог, внутри окажется еще что-то розовое.