Евгения Чепенко - Злодей не моего романа
Резко подалась вперед и, встав на носочки, прижалась к его губам. Он целовал, прижав к стене, нежно, страстно, томительно долго. Одна за другой мозг смывали волны наслаждения близости, абсолютной близости, не только физической, но и духовной. Я поняла. Вот оно то, чего так боялась. Я срослась с этим мужчиной, стала единым целым окончательно…
Метро встретило нас своим непередаваемым, неповторимым запахом резины, прохладной сырости и еще чего-то, что есть только в подземке. Рик удержал дверь и пропустил меня вперед, попутно сорвав листовку с соседнего стекла.
— Что это?
Он молча протянул мне бумагу. Я опустила жетон, дошла до эскалатора и только там развернула. Заранее знала, что это будет фотография и описание пропавшего человека. Чаще их печатают на черно-белом принтере и развешивают по городу. Как правило, пропадают подростки, дети… С листка на меня смотрел молодой мужчина, красивый молодой мужчина. Я удивленно взглянула на Рика.
Он расстегнул карман куртки и вынул еще один свернутый портрет. На фотографии был изображен милый юноша лет двадцати. Он улыбался. Эту фотографию верно любящие родственники или родители взяли из домашнего архива. Я поймала прищуренный взгляд пожилой женщины ступенью выше и, сложив оба листка, вернула их Рику. Он прижал меня к себе, склонился к уху.
— Их будет больше.
— Насколько? — прошептала я.
— Не знаю. Смотря для чего они нужны Марианне.
Сердце подпрыгнуло к горлу, потом упало в живот и пустилось наутек. Нет Не от страха за этих парней. Все намного эгоистичнее и проще. Рик говорил. Он впервые объяснял что-то.
— А Гриша ничего толкового сказать не смог?
— Нет. Он указал место, но она ушла. Георг поведал ей о тебе все, что знал, в том числе и об этом мире. Она здесь одна. Закона над нами нет. Марианна любит власть.
Я с ужасом представила стервозную всесильную бабенку, помешанную на своем превосходстве над окружающими. Мат вылетел сам собой и громко. Рик усмехнулся, провел носом по моему виску.
— И как теперь… — я беспомощно взглянула на него.
— Доверься мне.
Я послушно кивнула.
— Георг ненавидит то имя, которое ты ему дала.
— По мне, имя у него шибко вычурное. Гриша — добро так, по человечески, — мне нравилось разговаривать с Риком. Это было странно и приятно, несмотря на изначально печальную тему.
— Мое тоже?
Я отрицательно покачала головой.
— Нет, я просто сократила. Когда сокращаешь, человек ближе и роднее.
Мы сели в поезд. Я просунула руки под черную куртку, обняла, уткнулась носом в грудь и стояла, слушая свист состава.
19
Мы вышли на улицу. Я семенила за Риком вприпрыжку. С его привычной скоростью точно не потолстею, если так и дальше пойдет, то уж скорее наоборот. И нафиг я ему нужна такая буду? На кости в кровати напарываться?
Сверху посыпались крупные белые хлопья, ветер подхватил их и швырнул в глаза. Я прищурилась и задрала голову. Питерское небо снова затянули низкие пухлые серые облака, скрыв за собой и без того скромное солнце. Я вздохнула. Снег слепил. Натянула воротник свитера повыше на нос, вынула длинный ремень из сумочки, повесила ее на шею, протянув через плечо, спрятала руки в карманы.
— Рик, — позвала я. — Мне в магазин надо, а то я с голоду помру.
Он кивнул и сменил направление движения. Я бегом понеслась следом, едва не сбив пожилую женщину с ног. Скороговоркой пробормотала извинение, со всего разбегу влетела в лужу, подняв ворох брызг. Ветер кружил и бросался ледяными острыми снежинками. Чья-то ладонь легла на рот, крепко зажав его.
— Ри-и-ик, — завизжала я, вышел нечленораздельный писк. Стоило ожидать. Меня резко дернули назад, перед глазами все расплылось, я инстинктивно зажмурила их. Потерялась в пространстве, иначе говоря, мозг просто перестал определять где верх, где низ. Почему-то вспомнились невесомость и знаменитая фраза "поехали". Я сделала безуспешную попытку вырваться. Что-то твердое безжалостными тисками сжимало мою талию. В ушах свистело. Прекратилось безумие так же как и началось. Резко.
Я мешком картошки рухнула на нечто ледяное и плоское, треснувшись затылком так, что клацнули зубы. Против воли взвыла, перекатилась на левый бок, оперлась на ладони, и попыталась подняться. Перед глазами плясали золотистые точки, открыть и оглянуться в голову как-то не приходило. Свист в ушах сменил равномерный звон. Тела коснулись нежные руки. Меня снова подняли. На этот раз бережно, стараясь не причинить боль. Голова гудела. Затылок пульсировал, отвечая на каждый удар сердца. Сквозь звон пробился знакомый холодный голос.
— Георг, ты мне нужен… Да… Слушай, — Рик на секунду прервался, затем назвал адрес. — Семнадцатиэтажка. На крыше труп. Вынеси. Сожги.
Теплое дыхание коснулось моего лица.
— Маленькая моя, ты меня слышишь?
Я удивленно распахнула веки. Он обратился ко мне? Да. Определенно. Серо-желтые глаза с тревогой изучали мое лицо.
— Закрой глаза, не открывай пока я не велю, поняла?
Я кивнула, сморщилась от резкой боли в голове.
— Вот и умница.
Выполнила обещанное, услышала все тот же свист в ушах. Затем несколько раз щелкнул замок входной двери, спина соприкоснулась с чем-то мягким.
— Посмотри на меня.
Я — послушная девочка. Рик пропал, несколько мгновений спустя появился с полотенцем. Легко повернул мое тело на бок, приложил к затылку лед, разул, укрыл одеялом.
— Тошнит?
— Нет, — прошептала я.
— Болит?
— Не сильно. В прошлые два раза сильнее приложили. Рик.
— Что?
Он присел на пол, осторожно убрал волосы с моего лица.
— У меня и так с головой не все айс было, если так и дальше пойдет, станет только хуже.
По его лицу мелькнула тень улыбки. Я перевела дыхание.
— Что это было?
Рик молча вынул листок с тем самым улыбчивым юношей с семейной фотографии. Сердце сжалось от жалости. Видимо нечто отразилось на моем лице, мой панк стиснул челюсти. Я вытащила руку из-под покрывала и провела пальцами по напряженным скулам.
— Зачем я ему понадобилась? Или не ему?
Прочла ответ в серо-желтых глазах.
— Зачем я ей?
Он напряженно застыл на полу передо мной. Я замерла вместе с ним, наблюдая за внутренней борьбой. В конце концов, он принял решение.
— Мы жили вместе, потом я ушел от Марианны.
Меня как током прошибло.
— Разве у них с Гришей не было любви вечной и прекрасной?
— Я просил забыть о книгах.
— Прости, — прошептала я, все еще ошарашенная его признанием.
