Бунтарка и Хозяин Стужи - Валерия Михайловна Чернованова
— О чем вы думаете, Ливия? — неожиданно спрашивает он.
И правда, о чем?
— О покрывале, — честно признаюсь я.
— О покрывале? — теперь обе брови взлетают вверх.
Я же смотрю на этого мужчину и замечаю, насколько правильные у него черты лица. Природа, когда его создавала, явно не поскупилась на красоту, ну и в целом, не был бы Снежным, был бы самим совершенством.
— И о вас.
— Обо мне?
— Немножечко.
— И что же вы думаете обо мне?
— Что вы очень красивый, — говорю я, загибая пальцы. — И что портит вас только ваша снежность. Что вы меня спасли от Душана, я это вспомнила. Что вы… я уже говорила про губы?
— Что не так с моими губами?
Мне кажется, или он с трудом сдерживает смех?
Вот никогда бы не подумала, что буду так откровенно говорить с его величеством в тени балдахина на роскошной кровати!
— Все с ними так, — я успеваю только подумать, каким мог бы быть наш поцелуй безо всякой этой магии-шмагии, когда он наклоняется ко мне и целует. Сильно. Властно. Не пытаясь брать мою силу, а так, как мужчина целует женщину.
Очень желанную женщину.
Это длится какое-то мгновение, за которое я почти успеваю поверить в то, что только что подумала… и мгновение очень быстро заканчивается, потому что в груди отзывается коротким всплеском силы, которую он вот-вот выпьет вместе с моим дыханием, но Снежный мгновенно отстраняется.
После чего короткая вспышка силы в его глазах переходит мерцающими искорками на пальцы, и, когда его величество кладет руки мне на виски, кожу слегка щекочет.
— Вы тоже целитель, как Каэтан? — спрашиваю я. — Ой! Щекотно!!!
Щекотно и впрямь становится так, что хочется смеяться, и я улыбаюсь широко-широко. Правда, уже в следующий миг веселье уходит, а взамен него приходит осознание того, что я только что говорила. И делала. И…
— Нет, я не целитель, Ливия, — перебивает ход моих мыслей его снежность. — Но кое-что умею. В частности, нейтрализовать действие зелья, которое одна нэри решила выпить чуть побольше, чем следовало.
Он не улыбается, но смотрит так… так! Да что там, я бы сама так смотрела, если бы он мне наговорил все то, что ему наговорила я!
— То есть вы могли сразу его нейтрализовать?!
— Мог, — хмыкает этот невыносимый мужчина. — Но мне было интересно, что вы еще скажете.
Я краснею. Не хочу краснеть, но краснею. По ощущениям лицо у меня сейчас становится ярче, чем волосы. Да что там волосы! Ярче чем закат перед ветреным днем!
— И как? — интересуюсь, садясь на кровати. — Услышали, что хотели?
— Нет.
Вот… вот и отлично! Замечательно! Чудесно!
— Целовали вы меня с какой целью? — хмыкаю я. — Тоже чтобы что-то услышать?
— Чтобы проверить, как работает наша связь, когда я не нуждаюсь в вашей подпитке.
Веселье из его глаз уходит, а я стараюсь не думать о том, что только что было. Все, достаточно! Мне надо просто его поблагодарить за то, что спас меня в тот вечер… Воспоминания, вернувшиеся ко мне, не из самых приятных. Я бы сказала, из очень неприятных, но все это в прошлом.
— Благодарю за то, что защитили меня в тот вечер, — говорю я. — Когда мой брат…
Мне не хочется договаривать, и Снежный спасает положение:
— Любой нормальный мужчина на моем месте поступил бы так же. Ваш брат ответит за все, нэри Селланд, — он больше не называет меня по имени, и глаза его становятся настолько холодными, что хочется поежиться. Он поднимается: — Что же, вижу, вы вспомнили сразу все. Это хорошо.
— Что будет с Душаном?
— Будет отвечать по закону, — он становится еще более холодным и отстраненным.
По закону — это как? Его величество снова превращается в ледяной статуй, поэтому расспрашивать дальше нет ни малейшего желания. Он явно не счастлив находиться рядом со мной, а я… я тоже совершенно не счастлива! Вот!
Но я собиралась в библиотеку, почитать о собственной магии, а заодно и о законах почитаю. Уверена, что в библиотеке Эрнхейма найдется все! Снежный разворачивается, и я поспешно говорю:
— Я бы очень хотела посмотреть вашу библиотеку. С вашего разрешения я попрошу ваших воинов проводить меня туда?
— Нет.
Теперь лед не только в его глазах, но и в его голосе.
— Почему нет?! — Зачем вам библиотека, нэри Селланд?
Это звучит так, что я только изумленно приподнимаю брови:
— Считаете, что мне нечего там делать?
— Я считаю, что вам, как женщине, лучше заниматься более женскими занятиями.
Мои брови приподнимаются еще выше:
— Это какими же, позвольте спросить?
Голова больше не кружится, поэтому я сползаю с кровати. Все-таки женщина, которая полулежит, производит на мужчину не столь солидное впечатление, как женщина, которая стоит с ним лицом к лицу. Правда, судя по его взгляду, ему без разницы, даже если я на подставочку встану и окажусь одного с ним роста, все равно я — женщина!
— Музицировать. Вышивать. Общаться с другими женщинами, — перечисляет он. — Я прикажу привезти вам из города любовных историй, если для вас принципиально чтение.
Невероятно!
— Музицировать не обучена, — говорю я. — Вышивать и шить умею, но не люблю. Что же касается книг, я хотела побольше узнать о своей магии…
— Все, что вы хотите узнать о магии, вы можете спросить у меня.
— Но…
— Это не обсуждается, Ливия.
Он не его величество, он просто баран! Озвучивать это я не стала, потому что… ну никто он мне, чтобы ему еще и озвучивать свои искренние мысли. Снежный, видимо, ждал, что я что-то скажу, и я улыбнулась:
— Благодарю за то, что освободили непутевую меня от последствий употребления излишков зелья, — я сделала реверанс. — Не смею больше отвлекать вас от важных государственных дел.
Его величество сверкнул глазами, развернулся и вышел. Только снежный вихрь пронесся по комнате. Я же вскинула голову и тоже направилась к дверям. Может, я и не умею музицировать, но умею много всего другого, и я никому не позволю так со мной разговаривать и обесценивать меня и мою жизнь. Даже его снежностям!
Поэтому и голос мой звучал иначе, более спокойно, глубоко, решительно, когда я обратилась к застывшим у дверей воинам:
— Проводите меня к брату.
* * *
Хьяртан-Киллиан Эртхард
Общение у них явно не складывалось. Хьяртан привык к повиновению, к тому, что все женщины, которых к себе приближал, слушались его беспрекословно. Не возражали, не проявляли недовольство… И уж тем более им не приходило в голову
