Спасти Персефону (СИ) - Мария Самтенко
И позволить себя проглотить.
Он хотел думать, что будет легче. Пытался убедить самого себя, что тяжелее всего — решиться. Что оказаться в чреве племянника это совсем не так плохо, как быть проглоченным собственным отцом.
Но это было не так.
Чудовищный вихрь забросил его в бесконечный бордовый тоннель.
Тоннель пульсировал алым, наваливался невыносимой тяжестью, и не было больше Аида, не было Невидимки, не было скифского шамана Элрика, воина Олега, да никого, в общем-то, не было. По тоннелю волокло безымянного первенца Крона и Реи, и он кричал от ужаса и горькой обиды, пока его окутало тяжелое покрывало сна.
***
Арес сыто рыгнул и почесал пузо.
— Хорошо пошел, — хмыкнул он. — Владыка, как же. Единственный Владыка здесь — это я, ясно?
Пафосная тирада осталась без ответа. Персефона, для которой она, видимо, предназначалась, стояла, уткнувшись лицом в гиматий Деметры, и на речи супруга не реагировала. Минта робко поглаживала ее по волосам и тоже даже ухом не повела. Деметре тем более было плевать на своего драгоценного зятя, так что «единственному Владыке» пришлось довольствоваться кривой усмешкой Таната, не сходившей с его лица с того момента, как Аид исчез в алчной пасти Войны.
Впрочем, улыбка Убийцы сама по себе могла впечатлить любого неподготовленного зрителя. Да и подготовленного тоже. Арес, по крайней мере, явно проникся и одобрительно похлопал того по плечу:
— Похоже, ты единственный, кто радуется победе истинного Владыки.
Читать по лицу он явно не умел.
Аналогично шокированная Танатовой физиономией Минта отпустила Персефону, решительно развернулась к Аресу… и разрыдалась.
Персефона молчала.
— Скажи что-нибудь, женушка, — заявил Арес, игнорируя ревущую нимфу. — Скажи, как ты меня ненавидишь. Неужели тебя совсем не расстроила смерть любовника?
— Ты просто ублюдок! — завопила Минта сквозь слезы.
Персефона молчала.
— Похоже, он не был тебе так дорог, как твоя милая маленькая…
— Достаточно, Арес, — оборвала его Деметра. — Выполни свою часть уговора, и я выполню свою.
Ареса явственно перекосило — не нравилось, когда его так непочтительно прерывали — но он через силу кивнул.
— Хорошо. В присутствии трех свидетелей, — он развел руками, показывая на Деметру, Минту и Таната, — я даю развод этой женщине и возвращаю ей свадебные обеты. Уходи прочь, ты мне больше не жена. Как там дальше, я же учил… а! Я тебе не муж, а ты мне не жена. Все.
Персефона подняла голову, выпрямилась, потерла сухие глаза и прерывающимся голосом повторила:
— Ты мне не муж, а я тебе не жена. Но если ты думаешь, что я оставлю это, как есть…
Ее голос сорвался — это Деметра плавно придвинулась к дочери и властно закрыла ей рот ладонью.
— Не волнуйся, доченька, теперь все будет хорошо, — заворковала она, поглаживая волосы Персефоны. Минта тут же обняла сестру, шепча ей на ухо что-то успокаивающее, и царица обмякла, перестав вырываться из материнских объятий.
— Непременно, — буркнул Арес, с явным подозрением поглядывая на свою экс- супругу. — Я больше не хочу видеть эту дрянь в своем Царстве.
— Не смей говорить так о моей дочери! — взвилась Деметра. — Или я разорву наши договоренности и ты будешь сам разбираться со своими зарослями!
— Ты что, Деметра?! — завопил Неистовый. — Я, может, про Минту! Про Минту!
— Тогда ладно, — смилостивилась богиня Плодородия. — Позволь мне отвести доченьку в мой прекрасный сад, и завтра я спущусь в твой мир и займусь делом. Пойдем, дитя, — она выпустила Персефону из объятий, цепко схватила за руку и буквально поволокла за собой в сторону ближайшего выхода.
— Я тоже с вами! — крикнула Минта, вытирая слезы. — Я ее не оставлю!..
— Ладно, пойдем, — без особых восторгов сообщила Деметра, все так же конвоируя вновь безучастную ко всему Персефону.
Танат, видимо, устав созерцать эту безрадостную картину, сложил крылья и исчез; Арес же топнул ногой и мысленно повелел миру открыть проход наверх.
Ничего не произошло.
— А, чтоб тебя! — рявкнул Неистовый, с досады пнул попавшийся под ноги камень и грязно выругался в адрес поганого Подземного мира и его непонятной привязанности к долбанутому дядюшке Аиду. Которого, если мир не заметил, уже вообще-то и нет.
Тихий смешок за спиной он не услышал.
***
Тоннель, вопреки ожиданию, выбросил Аида не в Аресовы кишки, а на поле брани. Не успел он проморгаться и встать на ноги, как на него тут же набросились агрессивно настроенные воины. Воины были здоровыми и краснолицыми. Более того, как разглядел Аид, отмахиваясь от напавших подобранным с пропитанной кровью земли оружием и перескакивая с одного медленно растворяющегося (растворяющегося?!) трупа на другой, они в принципе все были на одно лицо — Аресово, конечно же. Все обозримое пространство было занято дерущимися копиями Неистового.
Копии звенели оружием, что-то нечленораздельно орали… и убивали, убивали, убивали своих собратьев. Трупы валились на землю и медленно растворялись, но воинов от этого почему-то не уменьшалось.
Аиду они практически не доставляли проблем. Только и требовалось, что обходить сражающихся друг с другом Аресов и срубать мечом головы тем, кто все же нацеливался на него и не отвлекался на других Аресов (что происходило почти постоянно). Но стоило остановиться, поскользнувшись, например, на каком-нибудь растворяющемся трупе, как на него сразу наваливалась пара-тройка Аресов, и приходилось приводить их в небоеспособное состояние — благо бойцами они были никудышными. Намного, намного хуже оригинала.
Так или иначе, основной проблемой было то, что поле брани никак не желало заканчиваться. Все так же светило на голубом небе неестественно-яркое солнце, все так же багровела кровь на земле, все так же махали мечами тысячи и тысячи Аресов.
Много, много часов подряд.
— Когда ж вы наконец закончитесь, дебилы! — завопил Аид, аккуратно разрубая одному из Аресов заднюю часть шлема (так, чтобы не повредить голову). Этого Ареса, а также еще пять запасных (вдруг убьют), он наметил в качестве ориентира. Другой возможности определить, не ходит ли он кругами, не представлялось возможным — пейзаж был удручающе однообразным.
Опытным путем он определил, что удобнее всего оставлять насечку именно на шлеме. Лица у них всегда были покрыты слоем запекшейся крови, царапин не разглядишь, а ранить более серьезно или оставить
