Замуж за врага. Его (не) любимая (СИ) - Марлин Юлия
… Дымка мчалась, как ветер до самого вечера. В ушах свистело, лес превратился в зеленую стену стволов. А потом вдруг оборвался.
Кобыла вылетела на опушку залитой солнцем поляны, посреди которой горел огонь. Возле пламени полукругом сидело четверо мужчин. Еще двое стояли у коней, что-то выискивая в седельных сумках. В первый миг заложнице показалось, она налетела на отряд Святослава, но присмотревшись, поняла — эти люди ей незнакомы.
— Ох, ты, какая.
— Совсем одна?
Внезапное появление девушки заставило четверку неприятной наружности выпрямиться. Так же поступили двое, стоявшие подле коней. На их лицах блеснул лучик подлой улыбки. Один прохрипел:
— Здравствуй, красавица.
София стиснула поводья.
— Добрый вечер.
— Что стряслось, сладкая? Никак, заблудилась?
— Э… да. Поможете найти дорогу?
— Отчего не помочь.
— Куда направляешься?
Дыханье все еще сбивалось от быстрой езды. София шепнула:
— На запад.
— И мы туда же.
Сидевшая у костра четверка улыбнулась беззубыми ртами, их глаза светились странным неприятным желанием, которое неискушенной девчонке совсем не понравилось. Кроме того, от их грязной, заляпанной ржавыми пятнами одежды сильно несло потом и перегаром. Костяшки на пальцах были сбиты. Лица пересекали сети шрамов и увечий. А на лбу у каждого поблескивало клеймо в виде птицы в клетке.
Однажды она уже видела этот знак, но где, вспомнить не смогла. Пока рассматривала мужчин, они ловко перехватили у нее поводья и чуть не ли стащили из седла.
Очутившись на земле, София покосилась за спины странной компании и заметила в кустах бузины большую кованую клетку с кандалами, приделанными к верхним металлическим прутьям. Внутри кто-то шевелился, звенел металл.
— Вы… мне… поможете…
Слова застряли в девичьем горле. Она вспомнила, где видела это клеймо.
Работорговцы! А в клетке возились рабы в цепях!
София побледнела.
— Мы тебе поможем, девочка, — прохрипел мужчина и ловко накинул на ее запястья веревку, туго затягивая петлю.
— Отпустите… — Соня дернулась, пытаясь оттолкнуть похитителя, но получила хлесткую пощечину.
— Молчи, дрянь! Еще хоть слово и отрежем тебе язык.
Перед лицом сверкнул полумесяц лезвия кинжала.
Страх сковал прочнее веревок — сердце бешено заколотилось. Она до конца не могла поверить, что все происходит наяву. Из кошмарного сна — в адскую пропасть. Из неволи — в открытое рабство.
— Забираем ее, и уходим, — приказал старший, слушая зловещую лесную тишину. — Ехать далеко.
Шершавые руки подхватили перепуганную Софию и грубо втолкнули внутрь клетки. Щелкнул замок. Через мгновенье фыркнули кони, ее новая тюрьма тронулась в путь — сквозь широкие щели мелькала зелень кустов и лоскутки вечернего неба. Княжна приподнялась на локте и, стерев связанными руками кровь на разбитой губе, заметила еще троих пленников.
Мужчина средних лет лежал на прутьях, скованный цепями по рукам и ногам, но не подавал признаков жизни. Его голову и половину лица перетягивала пропитанная кровью повязка, из-под нее торчали клочки серо-черных прядей, и куцая нечесаная борода. Рядом медленно раскачивалась женщина. Прижав скованные руки к груди, она бормотала по эмецки:
— Смерть идет за нами. Мы прокляты. Нам не спастись.
Женщина казалась привлекательной, ибо время не тронуло ее длинных блестящих волос цвета воронова крыла и свежего молодого лица. Но когда пленница подняла голову, София отпрянула: в ее потухших глазах поселилось безумие.
Третий пленник, сидевший в углу, что-то сказал на эмецком.
Оказалось — он подросток, не на много младше нее.
— Я не понимаю.
— Я сказал, не бойся. Ночью умер ее муж, и она повредилась рассудком. А так — безобидна. Я Тиль, — представился юноша на северном вэльском, — а ты?
— София.
— Будем знакомы.
— Давно тебя схватили?
Вряд ли его лицо можно было назвать привлекательным, потому как для мужчины оно было слишком женственно. Маленькие светлые усики пробивались над верхней губой, из-под белых бровей поблескивали печальные серые глаза, спутанная копна соломенных волос лежала в диком беспорядке. На шее и груди темнели кровоподтеки и ссадины.
— Два дня назад. Этих, — он кивнул на мужчину и женщину, — чуть раньше.
— Кто те люди?
Похитители ехали молча, взяв клетку в кольцо.
— Глупый вопрос, эхгерни, — Тиль прищурился. — Они работорговцы. Колесят по всему Эдирну и воруют одиноких путников или беглецов, вроде нас. Слышал, сам князь Андрогаст им покровительствует. Княжеская стража их не трогает.
— Почему он так поступает?
Ей и в голову не могло прийти, чтобы в родной Арге братья дали похожее разрешение кучкам местных головорезов.
— Все из-за Древних, — понизив голос, ответил Тиль.
Сзади послышалось пугающее бурчание.
— Древних? — София покосилась на странную пленницу.
Юноша отвернулся.
— Я знаю слухи. Одни страшнее других.
— Какие слухи?
— Говорят, у работорговцев появилась работа с тех пор, как Андрогаст задумал подчинить себе великое зло, спавшее в ничейных землях недалеко от Угольных Шахт. Большего я не знаю.
Женщина, бормотавшая за спиной, вдруг замолчала.
— Мы скоро умереть, — хрипло, но отчетливо проговорила она. — Древние пробудиться и ожидать нас.
София обернулась:
— Зачем?
— Мы их пища.
* * *У старого дуба дорога круто повернула налево, и клетка с пленниками подпрыгнула на кочке. Ехали быстро. Утром зарядил мелкий дождь. Все, что оставалось Софии держаться за прутья и наблюдать, как мимо несутся сухие коряги.
Растерянность сменилась опустошением и усталостью. Она смотрела на веревку, перетягивающую запястья, и горько усмехалась. Вся ее жизнь — цепь нелепых событий, итогом которой, так или иначе, станет ранняя смерть. Какая теперь разница, умереть от зубов и когтей Древних, или на жертвенном алтаре северян? В довершении к прочим несчастиям, открывшаяся на лодыжке рана дико саднила — в сапоге хлюпала кровь.
Кинжал. Он спрятан в голенище, вспомнила София и покосилась на остальных. Обезумевшая от горя женщина все так же покачивалась над телом мужа и что-то мычала, а Тиль, прислонившись к прутьям, дремал.
Работорговцы ехали рядом и за пленниками особо не следили.
«Перерезать верёвку и бежать», решила девушка.
— Я бы этого не делал, подруга.
Голубые глаза Тиля глядели из полутьмы.
— Он, — Тиль кивнул на мертвого мужчину, — тоже пытался бежать, и они проломили ему голову. Древним все равно, живой человек или мертвый — для них главное не протухшая плоть.
София поникла, оседая. Надежды на спасение гасли, как быстро тускнеющий день. Но как же не хотелось покоряться жестокой судьбе.
— Скоро Моклен, — обреченно молвил Тиль, глядя сквозь прутья. Похоже, со своей участью он смирился.
— Ты бывал там раньше?
— Никогда. Я слышал рассказ того, кто был. Ему чудом удалось бежать от работорговцев, когда они отвлеклись на бунтаря. Он бежал от Моклена много часов и не видел, как из Угольных Шахт вышли потусторонние твари. Но слышал их отвратное чавканье. Дьявольские вопли чудовищ смешивались с криками умирающих людей… — Тиль сглотнул, стерев со лба пот. — Беглец вернулся домой абсолютно седым, хотя ему было всего двадцать три. А через год покончил с собой.
Клетка подскочила на кочке и цепи жалобно зазвенели. В повисшей тишине моросящий дождь казался звоном молота, а тяжелое дыхание работорговцев — зловещим сопением подземным горнов. Неожиданно сбоку завопили:
—… закат близко… Древние пробудиться! И они голодны!
Вздрогнув, София отползла в противоположный угол от безумной и прижалась к мокрым прутьям — на улице поднялся сильный ветер и ледяной сквозняк выгнал из клетки последнее тепло.
Вечер стремительно мерк. Снаружи шуршали ветки, и лил дождь, а потом под колесами захрустели серые камни. Клетка остановилась.
