Седьмая жена инквизитора - Лариса Петровичева
— Ну вот я даже не знаю, как вы на свете живете, такие бестолковые.
Кайя шевельнулась и едва слышно спросила:
— Что случилось?
Я отправил птичек, пересел к ней и ответил:
— На тебя напали. Ты защищалась.
Услышав о нападении, Кайя села так резко, что ее сразу же повело в сторону. Я подхватил ее под руки, осторожно привлек к себе, надеясь, что она не испугается, не решит, что я прикасаюсь к ней как инквизитор к ведьме, которая использовала свою магию.
— Все хорошо, — негромко и твердо сказал я, и зеленая лента в растрепанных волосах на короткий миг налилась изумрудным свечением, словно подтверждала мои слова. — Все в порядке, Кайя, ты от него отбилась. И спасла остальных, тех, кто был в кондитерской. Все уже хорошо, не волнуйся.
Она казалась сейчас настолько хрупкой, что я невольно испугался: как бы не ранить, не сломать неосторожным движением. От Кайи веяло нежностью и теплом — как мы сумели настолько сблизиться за такое короткое время? Наверно, потому, что у нас было не общее отчаяние, а общая надежда…
— Я… — прошептала Кайя. — Со мной никогда такого не было.
— Все когда-то бывает в первый раз, — сказал я, погладил ее по спутанным волосам и, отстранившись, посмотрел в глаза. — Как ты себя чувствуешь?
Кот муркнул и убрался под кровать. Наверно, ощутил себя третьим лишним — да и вся атмосфера комнаты с мягким светом лампы на столе, густой тишиной зимнего вечера за окном и чем-то очень важным, что зародилось и крепло между нами, вдруг сделалась одновременно пугающей и радостной.
— Я этого не ожидала, — призналась Кайя. — Ведь просто пошла за пряниками… Что теперь будет?
Она была испугана, и я пошел бы на все, чтобы ее утешить. Чтобы этот липкий страх ушел из глаз девушки, которая видела во мне не мерзавца и истязателя, который покупает год жизни за счет своих вынужденных жен.
— Тебе нечего бояться, — ответил я так, словно любое мое неосторожное слово могло разорвать те нити, которые протянулись между нами. — Ты не сделала ничего предосудительного, это я говорю как специалист. Просто отдыхай и приходи в себя.
Несколько долгих минут мы молчали. За окнами снова закружились снежинки — зима укутывала мир теплым одеялом, и все вокруг пахло вином с пряностями и яблоками.
— И если хочешь чего-нибудь, только скажи, — добавил я. — Все устрою.
Кайя улыбнулась и неожиданно предложила:
— А давай испечем пирог?
Я не сдержал улыбки. Пирог? Меньше всего я представлял себя возле плиты, да и те, кто меня знали, были бы изрядно удивлены. Багровый Первоцвет, гроза и ужас ведьм и колдовства, занят выпечкой — это было настолько нелепо, что не могло мне не понравиться.
Пирог? Пусть будет пирог.
— С яблоками и изюмом, — кивнул я и протянул Кайе руку. — Пойдем.
Услышав о еде, Евтей вышел из-под кровати, потянулся, муркнул и важно заявил:
— С яблоками это пустяковина, а не пирог. Пропадете вы без меня, как есть пропадете! Ладно уж, помните мою доброту и айда на кухню. Я вас такому пирогу научу — пальчики оближете!
— Ты умеешь печь? — удивилась Кайя. Кажется, ее уже не мучило то, что случилось. Евтей одарил ее снисходительным взглядом.
— Я умею все, — ответил он. — Пошли уже, а то пока вы псин привечаете, да бегаете невесть где, мы тут с голоду умрем всем домом.
Глава 20
Кайя
От решительного настроя Евтея я успокоилась — все, что случилось в кондитерской, теперь казалось мне сном. Все в самом деле было в порядке: никто не тащил меня в застенки инквизиции за колдовство — наоборот, я умудрилась сделаться героиней, которая защищала людей Изумрудной молнией.
И Курт… Почему-то он смотрел на меня так, словно я вдруг стала для него очень важной. Не потому, что мы вступили в брак отчаяния, не потому, что мое ведьмовство помогло проявить летунницу. Потому что я — это я, вот такая, как есть, очень ценная просто потому, что живу на свете.
Это было непривычно и странно — и это почему-то было очень правильным.
— Я поражаюсь, как вы до сих пор на свете живете, — говорил Евтей, важным шагом входя в кухню. — Яблочные пироги, ну вот что за бестолковки? Пирог должен быть сытным! Мясным! Таким, что вот посмотришь на него, и душа радуется! Нос трепещет!
— Вы кушать хотите, ваша милость? — спросила Эмма. Она как раз снимала чайник с плиты. Кот важно запрыгнул на стул и провозгласил:
— Хочу! И научу этих обормотов, как приготовить нормальную пищу, а не со всякими там псинами обниматься!
Эмма залилась смущенным румянцем. После того, как оборотень пригласил ее чесать пузо, а потом в человеческом виде засыпал комплиментами, она никак не могла опомниться, и вид у нее был самый мечтательный. Курт прошел к столу и осведомился:
— Так что же мы должны делать?
— Внимать! — солидным тоном заявил Евтей. — Потому что пастуший пирог это король пирогов! — он покосился на кухарку и добавил: — И ты внимай. Тогда прощу, что гладила эту заразу, а котинька тут голодный сидел.
— Да где же голодный? — возмутилась Эмма. — Вы мяса изволили съесть, да пирожками закусили!
— Это так, на зубок, — кот оценил большую кастрюлю картофеля, которая весело булькала на плите, и сказал: — Вот картошечку это ты правильно поставила, молодец. Давайте теперь за мясную подливку возьмемся. Ты масло лей на сковороду. Ты фарш клади да перемешивай хорошенько. А ты гладь меня, чтоб я не уставал.
Эмма послушно поставила сковороду на огонь и налила оливкового масла. Курт взялся за перемешивание фарша, а я принялась гладить нашего славного командира и начальника. Евтей снисходительно муркнул и произнес:
— Вы, наверно, и не слыхивали о таком пироге!
— В моей семье столько мяса точно не ели, — ответила я, оценив количество фарша, постепенно смуглеющего под деревянной лопаткой в руках Курта. Да уж, на мясной пирог у семейства Аберкромби не хватило бы денег.
— Ну вот и напитаешься с моей помощью, а то очень уж тоща, страшно смотреть, — проворчал Евтей и распорядился: — Лук, морковку — нарезать! Кубиками, да помельче!
Эмма проворно взялась за работу. Кот подставил мне тяжеленную голову, показывая, где еще не поглажен, как следует.
— Теперь к фаршу клади! А еще соуса сладкого, да винца! И мешай, как следует, а потом, чтоб жижа повыпарилась!
Курт рассмеялся,
