Рыцарь и его принцесса (СИ) - Дементьева Марина

— На сколько лет ты младше меня? — насмешливо продолжил Стэффен, но в пустыне внутри ничто не всколыхнули ни его слова, ни тон, ни близость губ и рук. — На десять? Или больше? Не печалься, прелестная мачеха, тебе недолго придётся терпеть стариковские притязания, можно представить, насколько это омерзительно такой девочке. Преступно позволить, чтобы такой нежный цветок осквернял тленным дыханием старый развратник. Он зажился на этом свете, это я давно решил для себя, а ты явилась как знак, как указание верности моего решения. — Он склонился ещё ближе, подавляя силой и решимостью; горячее, как у зверя, дыхание языком адского пламени опалило лицо. — Ты так покорна, Ангэрэт… ты кажешься такой слабой и невинной. Ты хотя бы осознаёшь власть своей красоты и юности, силу своей слабости? Ты способна свести с ума единым взмахом этих долгих ресниц… Нет, я не могу позволить никчёмному старикашке владеть таким сокровищем. Ему без того доставалось слишком многое, то, что отвоёвано мною, то, что мною взято, должное быть моим! Но ты, ты не можешь быть настолько послушна отцовскому повелению, тебе противен старик… Прикажи мне, Ангэрэт. Прикажи, и станешь вдовой тотчас же после свадебного пира. У него нет другого наследника, братьев много, но ни один мне не соперник. Моё право призн`ают. Я буду любить тебя, Ангэрэт, крепко любить. Только прикажи…

Так мог бы спрашивать Змей-Искуситель. Одно слово, скажи мне одно слово… А если страшишься произнести роковой приказ, достаточно и меньшего. Посмотри так, чтоб ответ читался в глазах. И врата рая навек закроются перед тобою.

А разве они уже не закрыты для меня?

3

Единое слово, единый взгляд… Камень, брошенный в минуту отчаяния, граничащего с безумством. Притвориться, себе самой солгать, что не осознала значения этого слова, этого взгляда — как мало они ст`оят, они, бессчётные, всякий день, каждый год… Мыслимо ли согрешить такою малостью? Убить — взмахом ресниц?

Но обмануть себя порой непросто. Кем бы ни были, какими бы ни были — сын убьёт отца, а я стану ему наградой. Никогда не мила мне была участь Грайне*, из-за прихоти которой столько воинов пало… Стэффен свяжет меня этой тайной, навесит мне её камнем на шею…

Я не отвечала. Не всё ли равно, кому достанусь, тому или этому, или обоим сразу; отец и сын стоили друг друга. Я ощущала себя грязной, опороченной и порочной, и, казалось, ничто не могло возвратить мне прежний мой мир.

— Ну же, Ангэрэт… одно твоё слово. И, если будешь хорошей девочкой…

В первое мгновение я не поняла, что произошло, не сумела бы различить быстроту движения даже и пребывая в спокойствии разума и чувств, а не в том бреду, что захватил меня. Стэффена отшвырнуло прочь от меня яростной силой, но бастард риага и впрямь был воином, потому удар, хоть и застал врасплох и отбросил, не свалил его с ног, а лишь заставил припасть на одно колено.

Стэффен, ощерившись, тотчас упруго поднялся, и ни в лице, ни в позе его не осталось ни воспоминания о недавней ленивой расслабленности.

Обернулась и увидела Джерарда, каким он не представал мне ещё ни разу, и в нём была та же ярость и готовность убивать. Они замерли один против другого, как готовые в любой миг сцепиться звери. А я, верно, и впрямь обезумела или столь мало ценила свою жизнь, потому что бросилась меж ними, разводя руки, точно открытой ладонью можно остановить полёт копья или замах меча.

— Остановитесь, оба!

Выкрикнула и не узнала г`олоса. Когда в нём, слабом, едва слышимом, прорезалась эта сталь?

Но они, готовые рвать и крушить, не сдвинулись с мест, и звериное с трудом, но уступало человеческому.

Стэффен с натугой, точно переламываясь в хребте, поклонился мне.

— Вот как… нежные лепестки таят шипы. Что же, ты искусно умеешь притворяться, дочь ард-риага. Но сказанное мной остаётся в силе. Помни об этом.

Джед шагнул к нему; взгляд полыхал зелёным болотным огнём.

— Убирайся!

— Уйду, но стану ждать скорой встречи. Вдали от чужих глаз, где нас не остановят ни приказ, ни женская мольба. Чему положено начало, д`олжно быть закончену. Это будет славная встреча, ведь кое в чём мы схожи. Свою породу всегда узн`аю. Не прощаюсь с тобой, брат бастард.

— Благодарение богам, мы не братья, — ровно отвечал Джерард. — Хотя и мой отец был порядочным мерзавцем.

— Все бастарды — братья, — расхохотался Стэффен. — А от мерзавца родился каждый первый из нас! Так уж заведено! Оставляю вас наедине, прекрасная Ангэрэт!

Я оставалась безучастной и к его уходу, и к присутствию Джерарда, что нутряно ощущалось болезненным ноющим чувством, как близость к обрыву.

Он первый взломал лёд молчания.

— Ангэрэт… Я узнал теперь, как обошёлся с тобою отец. Кляну себя за ошибку. Следовало позволить ему умереть, издохнуть в корчах и рвоте, как той собаке! — Я не отвечала и не смотрела в его сторону. Забывшись, он взял меня за плечи и развернул к себе. — Ангэрэт! Не молчи, скажи хоть слово!

Я подняла на него невидящий взгляд, повела плечом, отстраняясь, стряхивая с себя его руки, что дрогнули и опали, как разомкнутые кандалы.

— Слово? Отчего теперь, когда дорожу лишь молчанием, стали домогаться моих слов? Так нынче тебе довольно будет одного слова, тогда как лишь несколько дней тому не достало и сотни тех слов, что рассып`ала перед тобой пригоршнями! — Голос мой, поначалу звучавший словно из могилы, зазвенел гневом. Джед молчал, уронив руки. — Я просила, я умоляла тебя, забыв про гордость и честь: спаси меня, забери меня, укради, позови… Но чем-то они показались не угодны тебе, те мои слова. Чего ж ты хочешь теперь? Я уж произнесла их все, иных не будет!

Джед покачал головой и поднял тяжёлый взгляд.

— Ни словом не солгал тебе тогда. Не будь я связан материнским обетом, тотчас бы забрал тебя. Увёл — хоть на край света, куда не дотянутся руки лорда Остина и не сыщут его наймиты*. Или выбирал судьбу перекати-поля? Построил бы дом, затеплил очаг, всё для тебя… Не роскошь дворцов, но руки есть, научился бы труду и ремеслу… или в радость убивать, калечить по слову таких, как твой отец? Ангэрэт, мы оба говорили тогда и оба не умели слушать. Твои желания — они и мои желания тоже. Я был свидетелем тому, чем оборачивается для людей гнев сид. Но не хотел верить тогда, что родной отец окажется для тебя врагом худшим, чем они. Я не могу обещать защиту от их колдовства. Но помогу выбраться из Тары и затеряться для взгляда ард-риага…

Я выслушала его с ядовитой усмешкой и прервала нетерпеливым взмахом руки.

— Довольно оправданий и клятв! Ещё недавно приняла бы их с благодарностью, ещё недавно хватило бы и меньшего… Я скоро переменилась и, верно, не к лучшему. Если бы ты видел, сколько во мне злобы теперь! И к тебе первому она обращена!

— Так бывает. И верней всего ненавидишь тех, кого глубже всего любишь.

— Пусть так! — воскликнула, сдерживаясь, чтоб не зарыдать. — Не ведаю причин, но ничто не отменяет моих чувств! Во мне разверзлась бездна, и это по твоему попущению мне довелось испытать всё, через что прошла. Внемли ты моим мольбам, и ничто бы не случилось, и мне бы не открылось, как ничтожно мало значу для отца, как велика ко мне ненависть мачехи, как омерзительны бывают души… Я не знала бы ничего этого, но время смотано в клубок. И, если такова ко мне отцовская любовь и в позоре и несчастье видит он моё предназначенье, — что ж! Исполню до конца дочерний обет послушания. Теперь, когда воля его провозглашена, не стану бежать судьбы.

Он словно и не верил, что говорю всерьёз.

— Что ты, Ангэрэт? опомнись! Ради кого вздумала калечить свою жизнь? Твой отец — извращённое чудовище, безумец! Не редкость жертвовать детьми во имя власти, но здесь что-то ещё, нечто худшее, ещё не знаю наверняка… Но ты — сама себя не слышишь…

Он шагнул ко мне, протягивая руки, так легко простивший обвинения и гневные выкрики. В нём не было зла ко мне и гнева на моё сумасбродство, но лишь любовь и сострадание, и стремление защитить, обласкать, утешить — всё то, в чём я нуждалась. А потому знала, что, стоит свету его любви коснуться меня, как вся моя отчаянная злая решимость разлетится вдребезги. Я не могла позволить этому случиться.