Тайна короля - Алена Юрьевна Савченкова

Потом еще был вассал, который принес присягу королю, пообещав не поднимать на него руки, не выдавать его тайн и не злоумышлять против него, зато нести военную службу и выкупать из плена в случае необходимости.

— А мне когда можно будет стать рыцарем? — осведомился Эли.

— Для начала стань хотя бы пажом, — заметил Каутин.

— Пора заканчивать трапезу, — прервала их мать и начала было подниматься, но тут к ней подошел слуга и что-то шепнул.

Мать удивленно посмотрела на него.

— Но для чего?

— Так велено.

Она перевела взгляд на Каутина.

— Тебя вызывает к себе его величество.

Брат стиснул пальцы, но спокойно поднялся. Алекто взволнованно посмотрела на него.

— Может, это из-за твоих обязанностей в свите?

— Может, — ответил Каутин и последовал за слугой.

— Зачем король его вызвал? — быстро спросила Алекто у матери.

— Сейчас узнаем, — ответила та, медленно опускаясь на место и не отрывая глаз от его величества, который уже поднялся навстречу подошедшему Каутину.

Казалось, королева тоже удивлена, и Алекто заключила, что она не осведомлена о том, что затеял сын.

— Неужто они будут биться? — взволнованно спросил Эли.

— Не говори глупостей, король не станет биться на пиру. И вообще не станет биться, — ровным тоном ответила мать.

Король тем временем поднял руки, призывая к тишине, хотя в зале и так уже стало необычайно тихо: все готовились к тому, что произойдет что-то необычное.

— Этот юноша, — король указал на Каутина, и Алекто фыркнула — настолько смехотворно было слышать это слово из уст практически ровесника брата, — дерзнул предложить себя на важный пост.

Брови Каутина взлетели на лоб, самой своей формой возражая, что никуда он себя не предлагал, и уж тем более дерзко.

— В помощники моей матери во время работы, — пояснил король, и Алекто прикусила губу, сообразив, что имеется в виду. А вдруг она навлекла на брата неприятности? — Я дам свое согласие, но при одном условии.

В зале, казалось, перестали дышать, так что было слышно, как какая-то собака грызет под столом кость.

— Если мы устроим ордалию, и он одолеет меня.

Над столами поднялся гул, и Алекто поняла, что король прежде никого не вызывал на поединок.

— Но не мечом.

Удивление присутствующих возросло. Король повернулся к Каутину, который был такого ярко красного цвета, что Алекто стало его жаль.

— Предлагаю вам выбрать любую игру.

Похоже, брат не сразу понял вопрос. Наконец, когда смысл дошел до него, открыл рот и едва слышно произнес:

— Игра двадцати квадратов.

Король, повернувшись к сенешалю, кивнул:

— Принесите.

Пока они ждали доску для игры, Эли весь изъерзался.

— А я бы выбрал просто кости. Или предложил его величеству посоревноваться кто выпьет больше эля, или…

— Или помолчал бы и перестал хвастаться, — заметила Алекто.

— Как вообще играют в эту его игру "двадцати квадратов"?

— Сейчас увидишь.

Признаться, Алекто и сама не знала подробностей. Она лишь видела доску на одном из пиршеств отца, которую принес туда его приятель. Она была слеплена из глины и досталась рыцарю то ли от отца, то ли от деда, то ли от случайного товарища в трактире, которого тот обыграл в карты. Как бы то ни было, у отца ее использовали, как подставку для кубков.

Та же игра, которую внес сенешаль, была исполнена более богато. Он поднял доску, чтобы все ее рассмотрели. Она была украшена перламутром, красным известняком и лазуритом, вызвавшими восхищенные возгласы у дам, уже позабывших про подставки для столовых приборов, и напоминала по форме квадратную восьмерку.

Клетки на поле были разрисованы тем, что Алекто сперва приняла за орнаменты, но потом стало ясно, что это скорее сложная искусная разметка, подсказывавшая игрокам, как следует ходить, и имевшая глубокий символический смысл. О котором она не имела ни малейшего представления.

— Как в это можно играть? — наморщил лоб Эли.

— Сиди и смотри, — одернула его мать.

— Каутин просто выделывается.

Алекто с матерью шикнули на него с двух сторон, и Эли, наконец, умолк.

Противники уселись за стол, и король милостивым жестом разрешил Каутину ходить первым. Брат потряс одну из треугольных костей. Алекто не видела, что там выпало, но лицо Каутина просветлело, и он поставил одну из своих семи фишек, отмеченных черными точками, на поле.

— Что там происходит? — вытягивал шею Эли, пытаясь рассмотреть доску.

— Слушай сенешаля, он же объясняет, — зашептала Алекто. — Его величество и Каутин кидают кости и в соответствии с выпавшими значениями ставят фишки вон на те квадратики.

— А зачем?

— Чтоб передвинуть их до конечной клетки. Кто первым придет туда, тот и выиграл.

Вскоре сенешаль стал объявлять результаты бросков костей и пути фишек. Алекто перестала слушать, предпочитая смотреть на лицо Каутина, живо отображавшее то, насколько удачными были его ходы, и насколько он отстает или обгоняет его величество. Она одинаково боялась как того, что брат выиграет, так и того, что проиграет. В первом случае он мог навлечь гнев короля — кто знает, как такой самолюбивый человек воспримет свой прилюдный проигрыш? А во втором расстроился бы не только из-за проигрыша, но и из-за того, что лишился возможности прислуживать королеве, которой так радовался.

— Уже все? — осведомился Эли.

— Ты же видишь, что нет.

— Вот теперь все, — провозгласила мать, и отвлекшаяся было Алекто с бешено бьющимся сердцем посмотрела на игроков — как раз в тот момент, когда король вывел свою фишку с доски.

— О нет, — вырвалось у нее.

Она тут же зажала себе рот, надеясь, что никто не услышал.

— Он проиграл один ход, — спокойно произнесла мать.

Вокруг уже шумели гости. Судя по всему, они тоже мало что понимали в такой сложной игре, предпочитая одну из тех, что перечислил Эли, зато радовались победе своего короля и возможности продолжить пиршество.

Его величество поднялся, и вновь установилась тишина.

— Мой противник бился достойно, но проиграл, а потому не получит права прислуживать королеве во время работы, — объявил король.

Гости загудели, а Каутин сник.

— Вместо этого я дарую ему почетный титул оруженосца и право прислуживать ее величеству не только во время работы в женских комнатах, но и на пирах, и в любой другой момент, когда ей может понадобиться его помощь.

Алекто взвизгнула, вызвав осуждающие взгляды матери и леди Рутвель, но ее визг потонул в общем ликовании. Впрочем, глаза матери тоже сияли, единственно этим выдавая, что она довольна.

Кажется, до Каутина дошло произошедшее, лишь когда оруженосцы свиты его величества обернули его сдернутой со стены шпалерой с изображением охоты, водрузили на голову венок и принялись,