Фея-крестная Воробьёва (СИ) - Колесникова Вероника

Два дня — это же всего ничего!

В палату к Максиму я уже не пошла, а остановилась у выхода из поликлиники, чтобы унять дрожь в пальцах.

Телефонное оповещение об смс вывело из состояния ступора. Телефон Максима появился в сети. И тут же сообщение от него же.

Максим: «Доброе утро, Алена! Кадровики сказали, что ты уже не работаешь с нами. Мне очень жаль, и я хотел бы встретиться с тобой, как приеду».

Алена: «А мне, честно говоря не жаль, Максим, мне здесь намного лучше».

Я покосилась на здание, в стенах которого и находился человек, заставляющий думать о себе и о других.

Максим: «Мне, правда, очень жаль».

Во мне забурлил огонь, так захотелось закричать от бессилия, от усталости и от осознания того, что это все, чего я достигла в конце концов: больничные стены в другой стране, жалость от не сделанного, упущенные годы жизни, которые я могла бы быть счастливой с человеком, который всю свою сознательную жизнь безответно любил меня. И помощь ему здесь — самое малое, что я могла бы сделать.

И, несмотря на то, что все это было в прошлом, впереди меня ждала жизнь, совершенно безликая без парня, чья улыбка заставляла сердце сладко сжиматься, а глаза — гореть.

Алена: «Максим, мне ничего не жаль. Кроме того, что мы сможем встретиться только через два дня».

Я отправила сообщение и легко рассмеялась.

Так и должно быть.

Глава двадцать пятая, в которой все платят по счетам

Оставшиеся два дня я отсыпалась в отеле, игнорируя звуки улицы и по окончании срока приехала к Максиму, забирать его из больницы. Билеты на него и на меня были заказаны на вечер, его билеты были уже доставлены к нему курьером, а мои лежали в сумочке. Предвкушая нашу неожиданную для него встречу, я расчесалась и легонько подвела глаза. Не было сил и желания думать над тем, как удивить его внешним видом, да и не это было главным для него.

Принимающий менеджер Наташа Ярмоленко подсказала, какие тортики любят врачи и как принято их вручать. В кондитерской «Париж-Багетт» я купила средних размеров аппетитный торт, и неожиданно легко рассталась с ним, вручив по назначению.

Прощаюсь с врачами и с Наташей, передаю привет переводчице, и получаю карту на скидку в 10 % если мне или моим знакомым «посчастливится» оказаться здесь на лечении.

А вот и он.

Похудевший, но такой родной, высокий, звонкий и простой, смотрит, не веря, на меня своими огромными глазами из-под отросшей челки. Он нетерпеливым движением откидывает ее назад, и она некрасиво ложится ему на лоб. Но это кажется сейчас такой ерундой!

Он бросает сумку и раскидывает руки, приглашая к себе в объятия. И я лечу к нему, и плачу, и мочу светлую футболку — поло своими слезами, и, кажется, даже слегка вытираю о нее свои сопли.

Романтика? К черту ее! Как это выглядит со стороны? Наплевать! Есть только я и он. И нет между нами всех ситуаций, что вели к этому моменту, шума и посторонних людей.

Только он и я.

Я и он.

Он улыбается и отводит мои волосы с лица.

— Какая же ты красивая, Алена!

Я хмыкаю и растворяюсь в тепле его рук, и лечу в пропасть, и поднимаюсь наверх, и дрожу от прикосновений, и думаю только о нем.

Оборачиваемся только на тактичный кашель.

Профессор Чжоу поднимает большой палец вверх и улыбается.

Мы смеемся и бежим к машине, что ждет у входа, чтобы отправиться в отель за вещами.

— Алена, а я ведь чувствовал, что ты где-то рядом, — он нежно держит меня за руку. Я все это время думал только тебе, переживал, как ты, что с тобой.

Я кладу ему руку на губы, обжигаюсь о горячечность, и получаю легкий нежный поцелуй.

— Я люблю тебя с восьмого класса. С того дня, как ты села ко мне за парту. С того самого часа. Я сразу понял, что ты должна быть со мной, должна быть моей. Но я не мог пробраться к твоему сердцу сквозь всех этих мальчиков, которыми была забита твоя голова. И когда я пришел только к вам в офис, был ошарашен, что прошлое словно вернулось. Ты оказалась все такой же. Манящей и притягательной. И совершенно недосягаемой. И, как обычно, окруженной мальчиками, готовыми пасть к твоим ногам. Потому ты и воспринимаешь их. нас. как трофеи, так легко достижимые.

Мое лицо вытягивается. Максим замечает это и поспешно добавляет:

— Ален, пожалуйста, не торопись. Я люблю тебя за твою живость, оптимизм, волю к жизни. Ты заряжаешь все вокруг, как электричество. Мне кажется, я и сам стал за это время, проведенное с тобой, лучше, но и ты, мне кажется, немного изменилась, стала чуть взрослее за это время. В тебя невозможно не влюбиться. И я должен тебе сказать: у нас ничего не было и не могло быть с Грымз. с Маргаритой Владиславовной, что бы там она не придумала. И я говорю тебе прямо: я по уши влюблен. Я люблю. Не могу и не хочу отказываться от этого. И хочу расставить все точки. Скажи мне: у меня есть шанс?

Вы когда-нибудь получали такое признание в такси в другой стране, выезжая из больницы? Я — нет. И, надеюсь, больше не получу.

И ответ на этот вопрос мы получили с ним вместе, едва за нами закрылась дверь двухместного пустого жаркого номера отеля, оглушив тишину русскими совершенно не контролируемыми криками: «Да» и «Еще!».

Но это уже совсем другая история.

***

Уже дома, на родной земле, пережив задержанный рейс, целуясь до, во время и в полете, не переставая целовать друг друга и глупо хихикать, мы каким-то образом дошли до моего подъезда, вошли в лифт и даже не забыли нажать кнопку нужного этажа, очень долго целовались возле двери, разливая по венам умиротворение и нежность.

В теплой квартире часть своего внимания Максим переключил на Маркиза. Кот счастливо жмурил свои зеленые глаза и тихонько вилял хвостом на руках у хозяина, а потом долго обнюхивал вещи и большую дорожную сумку, хранившую историю большого путешествия.

— Отдам полжизни за чашку чая, — устало улыбнулся герой моих мечтаний и снов.

Совершенно потеряв голову от переполнявших эмоций, от правильности происходящего, я отправила своего героя в душ, и пока он приводил себя в порядок, металась от шкафчика к шкафчику в кухне. Открыв несколько раз дверцу холодильника, и закрыв ее, так ничего и не увидев замыленными глазами, я остановилась посредине кухни.

В глубине квартиры тихо шелестел душ, на столе стояли две тарелки, две чашки и две вилки, а к ногам привычно ластился кот. Эта картина уютной домашней жизни встала недостающим паззлом в картину моих последних дней, наполненных впечатлениями и событиями, и я взяла себя в руки.

И все мои вчерашние переживания, поднимавшиеся волной вечером, перед сном, расплылись в темноту за окном.

Я поставила вариться пельмени, быстро сделала салат, заварила чайник, и убежала в комнату, выхватив свое отражение в коридоре — косметики нет, волосы растрепаны, простой свитер сбился на животе, но глаза горят и щеки пылают.

Натянув халат и спешно пригладив волосы, вытащила из шкафа новое постельное белье, расстелила кресло-кровать и моя маленькая квартира стала еще меньше. Присела на свой диван, провела по одеялу рукой. В душе выключилась вода и в темноту коридора, выпустив пар ванной, вышел Макс, в домашних штанах и футболке, вытирая цветным полотенцем ежик волос.

— Я приготовила ужин, — впервые за несколько лет мой голос меня подвел и дрогнул на середине фразы.

— Полжизни за ужин, — весело подмигнул Максим и направился в кухню, прихватив на руки кота.

— Где-то я уже это слышала..

Вопреки моим смутным и смущающим опасениям, Максим весело болтал на кухне, мы смеялись над его рассказами, и неловкость, которая только-только появлялась, растворилась без следа.

— Мне тут сказали, что есть такой шанхайский синдром — это способность находить выход из всех положений, принимать мир, но при этом быть оптимистом. Любить жизнь во всех проявлениях. И всегда быть впереди на голову, и отбрасывать старое. Ты таким синдромом заразился?