Райчел Мид - Тени суккуба
Я закричала от боли, странной боли, которая не уменьшала огня, разгорающегося во мне. Его толчки были сильными и частыми, без сомнения подпитываемые чувствами, которые ему приходилось долго сдерживать. И через какое-то время, боль стала не важной. Удовольствие начало расти, когда он двигался во мне снова и снова, и я передвинулась, сильнее наклоняясь, и позволяя ему брать меня еще глубже. Он толкнулся еще сильнее, и я снова вскрикнула от удовольствия и блаженной боли. Я услышала приглушенный стон, и затем его тело содрогнулось, когда он излился, его движения наконец замедлились.
Когда он закончил, он вышел и развернул меня к себе. Я впервые видела его голым. На нас обоих были кровь и сперма, которые я попыталась оттереть со своих бедер, наконец, сдавшись, я просто позволила скрыть их своему платью. Я все равно буду купаться перед свадьбой.
Кириакос только закончил натягивать свою одежду, когда мы снова услышали мое имя. На этот раз, это была моя мать. Он и я уставились друг на друга в изумлении, не веря что мы сделали то, что у нас было. Я лучилась любовью и радостью от секса и множеством новых чувств, которые я хотела исследовать более подробно. Страх перед моей матерью заставил нас оторваться друг от друга.
Отступая он улыбнулся и прижал мою руку к своим губам.
— Сегодня… — выдохнул он, — сегодня ночью мы…
— Сегодня ночью, — согласилась я. — Мы повторим это. Я люблю тебя.
Он улыбнулся мне с жаром в глазах, а затем поспешил прежде, чем мы были бы пойманы. Я смотрела ему вслед, мое сердце наполнилось радостью.
Остальная часть дня прошла в мечтательном тумане, частично из-за волнений по поводу свадебной подготовки и еще из-за того, что случилось с Кириакосом. У меня были смутные представления о нашей брачной ночи, но мои представления никогда не приближались к реальности. На самом деле я протанцевала весь остаток дня, в нетерпении стать женой Кириакоса, снова и снова заняться с ним любовью.
Свадьба проводилась в нашем доме, так что было полно работы (наряду с моей собственной подготовкой), чтобы отвлечься. Поскольку приближалось время церемонии, я помылась и одела свадебный наряд: туника цвета слоновой кости из хорошего материала оборачивала вуаль пламенного красного цвета. Я должна была встать на колени чтобы моя мать могла приспособить вуаль, заработав много шуток по поводу моего роста от моей сестры.
Не имело значения. Ничего не имело значения кроме как быть навсегда вместе с Кириакосом. Вскоре гости начали прибывать, и мой пульс участился. Ожидание и дневная жара заставили меня вспотеть, и я сокрушалась, что испорчу платье.
Кто-то крикнул, что Кириакос и его семья приближаются. Волнение в воздухе, разделенное всеми, стало более ощутимым. Все же, когда Кириакос прибыл, он ворвался прямо в дом, нарушая тем самым традиционную процессию и торжественную церемонию, которые должны были состояться. В течении половины секунды я думала, что Кириакос, в своей горячей любви ко мне, просто не мог дождаться окончания церемонии. Я была быстро просвещена.
С полным ярости лицом он подошел к моему отцу. — Мартанес, — прорычал Кириакос, тыкая пальцем в лицо моего отца. — Ты оскорбишь меня если думаешь, что я доведу эту свадьбу до конца.
Мой отец был явно озадачен, ему было не легко осознать. Люди отчитывали меня за мой острый язык, но это было в основном из-за того, что я была женщиной. Я и в половину не было так плоха как мой отец, и он запугал много мужчин в два раза больше его. (В этом была печальная ирония, что, в то время как я была слишком высока для женщины, мой отец был слишком низок для мужчины.) Несколько мгновений спустя, мой отец разразился свойственной ему гневной тирадой.
— Конечно доведешь! — воскликнул он. — Вы помолвились. Мы заплатили приданное.
Отец Кириакоса был там, и судя по его элегантной одежде и удивленному выражению лица, для него это тоже было новостью. Он положил руку на плечо сына.
— Кириакос, в чем дело?
— В ней, — сказал Кириакос, указывая пальцем на меня. Его пристальный взгляд переместился на мое лицо и я вздрогнула от такой силы, как-будто меня хлопнули. — Я не женюсь на дочери-шлюхе Мартанеса.
Вокруг были вздохи и шепот. Лицо моего отца стало ярко-красным.
— Вы оскорбляете меня! Все мои дочери целомудренны. Они — все девственницы.
— Все ли? — Кириакос повернулся ко мне. — А ты?
Все глаза повернулись ко мне, и я побледнела. У меня пересохло во рту. Я не могла подобрать слова.
Мой отец вскинул руками, явно раздраженный этой ерундой.
— Скажи им, Лета. Скажи им, чтобы мы могли покончить с этим и вернуть наше приданное.
У Кириакоса был опасный блеск в глазах, когда он изучал меня.
— Да, скажи им, чтобы мы могли покончить с этим. Ты — девственница?
— Нет, но…
Разразился хаос. Мужчины кричали. Моя мать вопила. Гости были воплощением ошеломленного шока и восхищения по поводу новому скандалу. Отчаянно, я попыталась обрести дар речи и перекричать всех.
— Это было только с Кириакосом! — кричала Я. — Сегодня был первый раз!
Кириакос отошел от того места, где он говорил моему отцу, что не вернет приданное. Он осмотрел меня:
— Правда, — сказал он. — Мы сделали это сегодня. Она отдавалась так легко как какая-нибудь шлюха, просила меня взять ее. Еще не известно скольким мужчинам она предложила свое тело или скольким предложила бы даже после свадьбы.
— Нет! — закричала я. — Это не правда!
Но никто не услышал меня. Возникло слишком много споров. Семья Кириакоса бушевала над оскорблением. Моя семья ощетинилась за свое доброе имя, и мой отец старался изо всех сил, чтобы возместить ущерб, хотя прекрасно понимал, что мое собственное признание сулило нам провал. Добрачный секс не был необычным явлением для низших классов, но как семья торговца, мы придерживались многих наших обычаев для наших лучших среди знати, или считавших себя такими. Целомудрие девушки было священным, и отражалось на ее отце и семье в целом. Это позорило всех их и имело серьезные последствия для меня. Что Кириакос отлично знал.
Он двинулся ко мне так, чтобы я могла услышать его несмотря на шум.
— Теперь все знают, — сказал он низким голосом. — Все знают для чего ты.
— Не правда, — сказала я сквозь слезы. — Ты знаешь, что это не так.
— Никто не захочет тебя теперь, — продолжал он. — Слишком плоха для всех. Ты проведешь остаток своей жизни на спине, раздвигая ноги для любого, кто придет. И в конечном счете ты останешься одна. У тебя никого не будет.
Я зажмурилась, пытаясь остановить слезы и когда открыла глаза — меня окружала темнота.
