Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева
Вот и совершился ее выбор, слова сорвались с губ быстрее, чем оформились в мысли. Но она больше не сомневалась в одном: родная деревня для нее закрыта. Если бы она вернулась вот так – не невеста, не жена, – то ее бы, возможно, и вовсе на порог не пустили, убоявшись гнева духов. А если бы еще Игор надумал искать ее там – и вовсе опасно.
– Но могут и разобрать, когда все уляжется, – обеспокоенно заметил Вен Аур. – И куда ты направишься?
Котя замерла в нерешительности, продолжая медленно жевать снег, согревать и топить во рту колючие снежинки, холодящие обожженное жаром горло. Заодно замораживались ноющие мелкие ожоги на ладонях. Вновь она оказалась посреди леса без теплых рукавиц, без платка, только в чужом тулупчике да в прожженном шелковом сарафане и дорогих красных сапогах. Зато запястья все еще сжимали браслеты из-за Круглого Моря. Котя подумала, что стоило бы их продать, возможно, у нее бы появились деньги, чтобы устроиться где-то. Но что она умела? Разве только вышивать. Но и этого не мало, лишь бы рядом оставался защитник, пусть ее и смущало, что тот превратился в человека. Ничего больше не останавливало.
Да, вот так все и решилось, и на душе сделалось легко, с глаз будто спала пелена. Свободна! Она совершенно свободна рядом с Вен Ауром и может пойти куда вздумается, как и хотела в детстве. Но никто не говорил, что свободу покупают столь страшной ценой, никто не предрекал, что от свободы трясутся поджилки. Голова кружилась от нахлынувшей радости, которая смешивалась с ужасом неведомого. Отныне каждый новый день начинался бы по-разному, а опасность ступала след в след за ней. Но лучше бежать от нее, чем медленно угасать в тоске и отчаянии, как сломленная покойная Вея.
– Пойду подальше, в большие города. Я слыхала о таких! – воодушевленно отозвалась Котя, раскидывая руки, точно обнимая весь мир; она намеренно храбрилась. – Они окружены каменными стенами. И еще там большие терема. Пойду кому-нибудь в услужение, домой-то все равно уже не вернуться. Да и какой это дом! – Она мрачно опустилась на поваленный дуб и сжалась в комок, тихо шипя: – Все предали, все продали!
– Позволь хотя бы проводить тебя, – добровольно вызвался Вен Аур, склоняясь над Котей и заглядывая ей в лицо.
– Все еще хочешь, чтобы я осталась с тобой? – улыбнулась она в ответ, и сама поразилась дерзости слов.
Зеленые глаза с оранжевыми прожилками завораживали. «Или я хочу, чтобы ты остался со мной», – призналась себе Котя. Зверь, человек или создание Хаоса – не столь важно, ей не встречались раньше подобные, отважные и добрые.
– Не так уж и хочу, пытаюсь понять, откуда зов, – обиженно вскинулся Вен Аур, вновь призадумавшись: – Может, ты выведешь меня к такому же оборотню, как я. Что-то связано с тобой, это точно. Но ты человек, а я создание Хаоса, мы явно не созданы друг для друга. Но погибнешь ты – погибнет и зов.
Вновь почудилось, что больно ударили в грудь, оттолкнули, отгородили от себя, поэтому Котя в тон резко отозвалась:
– Хорошо. Значит, я для тебя вроде путеводного огонька. Ладно, так проще. Я тоже хочу понять, почему слышу зов. Нам надо идти, – деловито продолжала она. – Ты знаешь, где ближайший такой город с каменными стенами?
– Теперь знаю. Пока ты хворала, я разведал дорогу, поспрашивал у крестьян. Но все равно пешком путь неблизкий. Верхом на мне быстрее выйдет, – предложил Вен Аур, вновь внимательный и добрый.
Он собирался обратиться в зверя. Но теперь отчего-то не хотелось этого.
– Верхом? Да на тебе? Чтобы ты меня в Хаос умыкнул? Обойдусь, и свои ноги носят, – бросила неприветливо Котя, не ведая, стыдиться ей собственных слов или же, наоборот, еще больше негодовать.
Вен Аур утверждал, что она для него вроде сигнального костерка, который ведет к истинному зову, но при этом по всему обращению воспринимал он ее как-то иначе, в чем, возможно, не признавался себе.
– Ладно, если не верхом, пойду с тобой в этом обличье, – довольно улыбнулся Вен Аур.
Ох, как же лучилась его хитрая и наглая улыбка, какие же искры проскальзывали в глазах! Котя отворачивалась и прятала щеки, чтобы не выдать себя. Впервые она понимала глупых женщин, которые порой забывают о благоразумии, попадаются в ловушку чьих-нибудь прекрасных глаз, сильных рук или сладких речей. Но без оглядки присоединяться к их числу не спешила.
– Что люди-то добрые обо мне подумают? – отозвалась она.
– Хочешь сказать, в истинном облике людям будет спокойнее меня увидеть? – рассмеялся Вен Аур. – Девица с молодцем – это, конечно, страшнее девицы с невиданным зверем.
Котя улыбнулась от своей глупости, а потом задумалась о том, что лучше бы ей переплести две косы в одну, а шелковый сарафан выменять на самый простой зеленый в ближайшей деревне. Дорогая ткань не слишком пострадала в огне. Так бы и дошли, не привлекая внимания. К тому же неведомым образом за пазухой вновь оказался ее девичий венчик с неправильными узорами. Кажется, его принес Вен Аур, до того оставив себе.
– Но, знаешь, у нас нет истинного облика, – объяснял он. – До двадцатой весны мы превращаемся в кого угодно, мы пробуем, в какой форме нам удобнее, наши тела постоянно меняются. У меня еще год на раздумья.
– Меняются, как настроение?
– Да, под настроение. Мы всегда потешались над родителями, когда превращались во что-нибудь новое, но они нас всегда узнавали. С родителями нас тоже связывает зов. Мы слышим сердца друг друга, поэтому я всегда точно знаю, что с моими близкими, здоровы ли они. А когда кто-то умирает… мы испытываем часть их боли и чувствуем это даже на расстоянии.
Котя притихла. Она хотела бы так же слышать сердце своей матери. А отца… нет, его бы она не хотела чувствовать на расстоянии. Ушел за Круглое Море и ушел – пропади пропадом.
– Что же после двадцатой весны? – заинтересовалась она, когда они медленно встали и двинулись дальше через чащу в поисках широкой дороги к далекому городу. Ночь уже скрывала стволы деревьев, над головой вновь навис темный омут Хаоса.
– Мы застываем в выбранном обличье. Но если до той поры мы еще не нашли, от кого идет зов, то способны измениться ради найденной судьбы.
– Зов – это вроде как любовь? – вдруг осознала Котя.
– Зов – это наш единственный закон. Это предназначенность судьбой. При этом порой любовь возникает не сразу, – охотно рассказывал Вен
