Классная дама (СИ) - Даниэль Брэйн
Я отправлю вас обратно в ваш доходный притон, закончила я. Ну нет, дорогой, у меня под крылом дети, и лучше тебе не будить во мне зверя.
— …Я подумаю, как использовать ситуацию с учетом того, что вы умнее, чем кажетесь. Для вас это, разумеется, недостаток, для нас, возможно, что нет…
Очень сложно взять и слету поменять все вводные, полковник, когда ты вроде бы рассчитал, что на меня накинутся с радостью и посвятят во все возможные тайны, а мне останется их в клювике принести. А по итогу — меня уже ненавидит пол-академии от Розен и до Яги, и если поделятся чем-то, то ядом. А все потому, что игра была втемную что у тебя, что у меня.
— Пока это и для вас недостаток, полковник.
— Ум в женщине излишен, — отрезал Ветлицкий. — Этим славится академия. Прекрасные покорные жены, вышколенные молчаливые фрейлины.
Неумелые любовницы, прибавила я.
— Покажете мне письмо?
Полно, да есть ли оно? Я видела лишь бумагу, на которой могли написать что угодно или не написать вообще ничего. И неубедительность Ветлицкого, как же она сейчас нехороша. Он не только себя загнал в западню, но и меня тоже, и понятно, почему поручик постарался сбежать. Если Ветлицкий облажается, а так и будет с его подходом, Ягодину проще ударить себя кулаком в грудь и заявить, что он по ряду обстоятельств не стоял с этим конфузом даже рядом. А мальчик-то карьерист, и не скажу, что это так плохо.
— У нас мало времени, — вместо ответа изрек Ветлицкий. Настроение у него менялось как у институтки… ха-ха. — Наследник в отъезде, но по традиции он вместе с императрицей должен присутствовать в академии на молебне в честь Явления Владыки. Он через три недели. И если ее величество по причине глубокого женского положения, скорее всего, присутствовать не сможет, то наследник — наверняка. Если покушение состоится, то в это время. Отменить традицию мы не можем… отменим, если придется, но слухи пойдут, и это крайняя мера. Его величество будет очень недоволен — думаю, догадаетесь, чем все закончится лично для нас.
— Для вас, — с притворным сочувствием вздохнула я. — Для меня есть несколько заманчивых вариантов. Каторга, урезание языка, а может, и казнь. Но меня утешит, если вы, разжалованный в городовые, будете за мной из толпы наблюдать. Знаете, на миру и смерть ведь красна, а когда кто-то получил кару хуже, чем смерть, умирать даже не так обидно. Хотя бы прочитайте, что я вам пришлю, и сделайте лучше воспитанницам. Зачтется Владыкой…
Я хотела добавить «ваше сиятельство», но не стала бесить Ветлицкого еще больше. Он назвал свой чин, назвал имя-отчество и не захотел щеголять передо мной титулом — его право.
— Пришлю за вами экипаж, когда сочту нужным, — сухо пообещал Ветлицкий, и я поняла — аудиенция окончена. Сейчас будет решаться чья-то судьба.
Глава шестнадцатая
Я упиралась. Стоя практически на пороге, я рассказала Ветлицкому все, что узнала о смерти Калининой, и злился он всерьез. Классная дама его не занимала, и у меня все сильнее крепла уверенность, что умерла она неспроста. Терпение у Ветлицкого истощилось, он вызвал жандарма, и я, подчинившись грубой силе, покинула кабинет, успев заметить в отражении удивленный и даже восторженный взгляд себе в спину.
Ветлицкий еще не знал о главном. Бутылочка, предусмотрительно спрятанная в моем саквояже, ждала своего часа.
Меня отношение Ветлицкого беспокоило в том смысле, что от него зависело все, от еды и тепла для воспитанниц до моего положения в академии. Я вспомнила, что не спросила, кто присматривает за мной, уже когда шла по лестнице. Наша досада с Софьей стала одна на двоих, только причина была различна.
Софья страдала из-за реплики Ветлицкого про слишком умных женщин и потому, что я его на эту реплику спровоцировала, а я — от разочарования больше в самой себе. Мы друг на друга дулись, но без азарта. Возница привез меня в академию, я попросила его подождать, велела Аскольду отнести коробки из экипажа в мою комнату и кинулась опустошать чемодан с дарами, о которых я не просила. Так, чтобы никто не догадался, мне нужно было передать мои заметки и бутылочку связному жандармерии, и как нельзя лучше для этого подходил чемодан. Я торопилась успеть до прихода Аскольда или его подручных с коробками, но не настолько, чтобы не остолбенеть при виде того, что для меня накупили.
— Что это? — пискнула Софья — впервые с того момента, как мы покинули жандармерию.
— Нижнее белье, я полагаю, — я поморгала — наваждение не исчезло. — Он же сказал, что поручил это женщинам-агентам… кому-то из них. Погоди, козочка, не верещи. Никто не хотел тебя обидеть. Как бы тебе сказать? Женщины-агенты в это время… то есть понимаешь, в основном они… не самого праведного поведения. На девять э-э…
— Называй вещи своими именами? — оскорбилась Софья.
— На одного агента жандармерии в стенах академии приходится девять агентов в публичных домах. Никто не собирался тебе намекать на непристойности, просто вот это вот, — я со вздохом подняла из чемоданчика и осмотрела жуткие кружевные панталоны противного бледно-розового цвета, — лучшее, что бедные агенты видели в жизни. Я клянусь, что исполнительница подошла к делу со всей ответственностью. Зачем ей настраивать против себя жандармов, когда это отличная крыша… то есть защита. Она купила тебе то, что с радостью надела бы сама, вот и все.
— Я не буду это носить.
— А придется, — я кинула панталоны к прочему белью, а потом вытряхнула все из чемодана на кровать и прикрыла покрывалом. — Потому что в нашем с тобой саквояже обноски, которые и не зашить. В конце концов, никто это непотребство не увидит.
Софья со мной была не согласна. Я, не вступая в полемику, вытащила из глубин своего саквояжа бутылочку, кинула ее, свои записи и письма девочек в чемодан и начала писать Ветлицкому записку — содержимое бутылочки нужно как можно скорее проверить, и вот почему, и как раз под дверью завозились. Я приказала положить коробки возле порога, дождалась, пока Аскольд уберется, открыла дверь и запинала посылки ногой в комнату. Софья требовала глянуть хоть одним глазком, что там внутри, для меня же было дело
