Черное пламя Раграна 3 - Марина Эльденберт
То, что они собирались провернуть с телепортом — это вообще было сверх моего понимания. Нет, я всегда знала, что мои дети умные, но чтобы настолько… и что они будут творить через два года? А через пять?
— Ты нас не остановишь, — сурово произнес Роа.
— Я — нет. А вот датчики, которые вам вживят, отлично помогут отследить вас в любой точке мира.
Разумеется, я бы не стала вживлять своим детям никакие датчики, но немного остудить пыл Роа, который явно не горел желанием нормально разговаривать даже сейчас, даже когда я из последних сил держалась, чтобы не сорваться (мои нервы были уже на пределе), стоило. И да, если мне придется им солгать, что им эти датчики вживили, я это сделаю. Поставлю двадцать вальцгардов по всему коридору от дверей их комнаты и установлю круглосуточное наблюдение через камеры, чтобы отследить любую открывающуюся дверь!
На этой мысли я себя и остановила, потому что это слишком напоминало Вайдхэна. А еще потому, что Роа сжал кулаки:
— Ты этого не сделаешь!
— Зачем это делать мне? Для этого есть медперсонал вашего отца.
— Он нам не отец!
— Говори за себя! — мигом вскинулся Лар.
— Тебя не спросили, — зло усмехнулся Роа. — А впрочем, да, не спросили, потому что ты нам никто!
Лар дернулся, как от удара, а я вмиг оказалась лицом к лицу с сыном. Опираясь ладонями о постель, четко проговаривая каждое слово, произнесла:
— Немедленно извинись перед братом.
— И не подумаю! — Роа толкнул меня, вывернулся из-под моих рук и побежал в ванную. На ходу крикнув: — Риа, идем!
Я перехватила дочь за мгновение до того, как она побежала бы за ним следом. Ожидала сопротивления, ожидала всего, чего угодно, но Риа неожиданно меня обняла и со словами:
— Мамочка, мне было так страшно! — разревелась.
Можно привыкнуть ко всему, к чему угодно, но только не к тому, что плачут твои дети. Особенно так, как Риа — надрывно, горько и в то же время с облегчением. Вот это облегчение, которое я благодаря черному пламени сейчас чувствую как свое, и заставляет меня выдохнуть. Я подхватываю свою малышку на руки, сажусь на кровать и начинаю ее укачивать, как в младенчестве. Глажу по голове и шепчу:
— Почему же в небе сегодня так темно?
Маленький дракончик здесь сидит давно.
Ждет он маму с папой, когда же прилетят,
Но они забыли или не хотят?
Маленький дракончик крылышки раскрыл,
На камушек взобрался, прыгнул, в небо взмыл.
Кажется, вот-вот он их увидит там,
Но темно и страшно, нет веры небесам.
Маленький дракончик плакал и кричал,
Звал их все сильнее и как мог рычал,
Нету мамы с папой, как их не зови,
Нету больше света, больше нет любви.
Вспомнил он про ссору, что вчера была,
Вспомнил свою маму, как его звала.
Вспомнил папу тоже, как везде искал,
Прятался дракончик, но о том не знал,
Что с ума сходили от тревоги все,
К городам летали, к огненной лозе.
Но не выходил он, потому что им
Не хотел родным быть, а хотел чужим.
От обиды горькой крылышки свело,
Прятался дракончик всем-всем-всем назло.
Прятался, не думал, что однажды вдруг
Он их потеряет, не найдет вокруг.
Не вернутся мама с папой в их гнездо
И придется только, вспоминать как до
Бегали по скалам, прыгали в камнях,
Шарики трескучие ловили второпях.
Я пела эту песенку Риа, когда она расстраивалась по какому-то поводу, и это всегда срабатывало. Детская песенка про потерявшегося дракончика удивительным образом останавливала и слезы, и переживания моей дочери. Даже несмотря на то, что мои вокальные данные оставляли желать лучшего — я иногда умудрялась кричать слишком громко, не рассчитывая голос, или, наоборот, шептала, Риа обожала, когда я пою. Поэтому и сейчас я пела для нее, пела от всего сердца.
И открыл дракончик испуганно глаза,
А над ним рассвет и солнце в небесах.
Мама с папой рядом, обняли его,
Закрыли словно горы, чтобы никого
Не пустить к дракончику, чтобы защитить,
Чтобы очень-очень, отчаянно любить.
И вздохнул дракончик, мигом понял он,
Семья не исчезала, это был лишь сон.
И тогда дракончик потянулся к ним:
«Не хочу без вас жить! Не хочу чужим
Быть для вас, как раньше! Ссоры не хочу!
И без вас я больше никуда не полечу!»
Улыбнулась мама, зарычал отец:
«Ты наш ненаглядный, солнышко, птенец!
Как же ты для нас можешь быть чужим?
Ну а ссора наша развеется как дым.
Мы всегда с тобою, любим мы тебя,
Дорогой ребенок, милое дитя».
Обхватил дракончик лапками двоих,
Самых-самых добрых, самых дорогих.
Понял он, что ссоры надо забывать,
Ну а самых близких надо обнимать.
Я замолчала, и Риа тоже перестала всхлипывать. Она все еще жалась ко мне, обнимая так, словно боялась, что я ее оттолкну, но чувства уже сменились. Детское отчаяние — спокойствием, понемногу укутывающим ее как покрывало в моих объятиях. Она несколько раз глубоко вздохнула и всхлипнула:
— Ты на меня совсем не сердишься, мам? На меня? А на Роа?
— На тебя нет, — я поцеловала дочь в макушку. — На Роа да. Но не потому, что вы убежали, а потому, что он некрасиво себя повел с Ларом.
— Да ладно, мам. — Лар подошел к нам и прижался ко мне и к сестре. — Я не обижаюсь.
Даже не сомневаюсь. Не представляю, что нужно сделать Лару, чтобы он обиделся. С того самого момента нашей ссоры, когда Бен поговорил с ним много лет назад, ничего такого больше не было. Они иногда дрались с Роа, но дрались преимущественно как дерутся дети, без каких-то долгих серьезных обид, скорее, чтобы побеситься. По крайней мере, я так думала, но что это было со стороны Роа? Когда мой младший сын стал таким жестоким? Да, ему очень больно, но это не повод делать больно другим.
— За некоторые вещи стоит просить прощения.
— Необязательно. Главное, что они вернулись, и с ними все хорошо.
Лар забрался с ногами на постель, к нам подтянулась Дрим.
Риа протянула брату руку и сказала:
— Ты наш, Лар. Самый-самый любимый.
Он улыбнулся:
— Я знаю.
Я глубоко вздохнула, отпуская свое напряжение и напряжение дочери.
