Бесполезная жена герцога южных земель - Хэйли Джейкобс
Насчет планов по экспансии и войне — слишком все это эфемерно, но и исключать такую вероятность развития событий не стоит, как бы она не была мала. Глен прав в том, что наперед загадывать невозможно. Поэтому он и заявил мне с порога храма, где обменялся с женой клятвами про «в горе и в радости», что развод будет и он его отчаянно жаждет.
— Еще вопрос, — ставлю герцога перед фактом, раздувая щеки из-за беспричинной злости.
Как будто я его прошу думать о моем благе? Сдалась мне эта забота! Изначально он не рад был, что поменялось, почему вопреки тому, что должен презирать и меня, и всю эту ситуацию, как любой нормальный человек, он о втором браке своей пока еще жены уже озаботился?
Глен кивает, явно страшась своей благоверной.
— Зачем столько лет терпеть? Всех этих повстанцев и им подобных, всех недовольных, если в твоей власти все это искоренить, как, явно желает император. Он ведь меня и по этой причине в том числе наградил титулом герцогини. Это же жирным шрифтом намек — разберись, иначе я сам отправлю войска.
Его сиятельство тянет вверх один уголок губ в невеселой усмешке.
— И что с того? Окропить все здесь кровью? Мстить за отца, за своих воинов, становясь не хуже этих же радикалов. Идти по трупам? Стоит только успокоившемуся народу, занятому сейчас сельским хозяйством почуять запах пороха, дыма и железа, все эти годы кропотливого труда обернутся прахом. Они встанут на мою сторону? Скажут спасибо, что покарал достающих и их в том числе бунтовщиков — бывших односельчан и родственников? Кто будет прав в глазах простого населения — имперский наместник или свои, те, кто живет здесь поколениями? История помнит все. И пишут ее не победители, а выжившие. Люди быстро вспомнят, что далеко не мирным путем их земля оказалась частью Норталиса.
— Но ты же уже убиваешь. И проливаешь кровь, оставляя позади трупы, — вспоминаю я сегодняшнее.
Глен сглатывает. У него нет ответа. Запутался в своей доброй воле, кажется поначалу мне.
— Ты не можешь быть для всех хорошим. И поданные не обязаны тебя любить, как и ты их. Уважение проще добиваться страхом и силой, когда это нужно.
Это жестоко, и это правда. Мир сохраняется не только отказом вооружения и молчаливым терпением до крайней точки, когда уже приходится бороться за право на жизнь, но и вовремя обнаженным клинком.
— Я ценю моральную свободу и не жду уважения, оно мне не нужно, а любовь подавно.
— Мечтатель, — фыркаю я, закатывая глаза.
— Все должны быть равны перед законом. Люди злы и коварны, и я должен быть таким же, чтобы ими править? Не думай, что я дозволяю бесчинства, мои люди ловят преступников, и доставляют их живыми, над ними вершится суд и они получают заслуженное содеянному наказание. Каждый случай индивидуален, обстоятельства каждого заслуживают внимания и разбирательства, — твердо отвечает Глен, отстаивая свою точку зрения и добавляет тихо: — Это же человеческая жизнь.
Закрываю рот, когда на языке уже вертится едкий ответ.
А на Земле…тоже не все идеально. Но преступников ловят не президенты, и уж точно они не подстегивают убивать на месте. Даже последний подонок получает заслуженный приговор на суде, пользуясь правами человека и согласно основным принципам.
Я смеюсь и начинаю смотреть на мужа под иным углом. В лучах высоко находящегося солнца его темные волосы блестят, а глаза, черные как уголь, как самая темная ночь, кажутся удивительно яркими.
— Знаешь, а ты, оказывается, современнее меня.
19
Глен пожимает плечами.
— Однако с покушающимися на мою семью разговор короткий.
Я неловко улыбаюсь и прощаюсь с герцогом, мы уже какое-то время мнемся рядом с моим домом. Разворачиваюсь к мужу спиной и исчезаю за дверью безопасных стен.
Семья?
Верно, Генри — его семья, и он был со мной в одной карете. Яснее ясного, что старший брат будет делать все, ради его защиты. Я же, скорее, стратегически важный объект, который подлежит охране, самому не нужна, но и другим отдать или избавиться не представляется возможным.
После откровений мужа как никогда становиться ясно, что положение мое весьма шаткое, от меня не зависящее. Никому не нужна, по сути, все только выгоду какую-то преследуют. Конечно, оно понятно, но все равно чувство не из приятных. Ладно, хотя бы с Гленом прояснили, после удаления из поместья Фриды жизнь устаканивается, и с мужем выстраиваются стабильные союзнические отношения. Невозможно загадывать наперед, но сейчас, мы на одной стороне баррикад.
Но как же меня бесит этот расчётливый муженек! Замуж мне будет потом сложно выйти снова! Как будто его это волновать должно, с кем там его бывшая супруга, хорошо ей или плохо. Поясню, мне не сама эта «забота» не нравится, а то, что в понимании герцога уже давно решенный факт — и развод, и пристройка эта, и мое второе замужество.
Остаток дня проходит спокойно, как могу отвлекаюсь и ухожу в чтение с головой, думать о чем-то серьезном нет ни сил, ни настроения, которое, после пережитого, не то, чтобы ужаса, но весьма нервного инцидента, я сама не могу охарактеризовать и до конца понять.
Когда через пару дней я собираюсь на встречу с некой мадам Уолберг, которая была автором приглашения на чаепитие в своем доме, замечаю, что герцог, предупрежденный заранее о запланированном мероприятии, выделил больше охраны.
Ужас, это не просто телохранители, а целая группа особого назначения, ладно рыцари со стандартными клинками, но вот лучники тут что забыли? И не один, а трое! Как будто не на чаепитие собралась, а на войну, честное слово.
Понимаю, безопасность важна, но в крайности не стоит вдаваться.
Мадам Уолберг, в гости к которой я еду, со слов Генри и Глена дама чуть за тридцать, лет пять назад похоронила престарелого мужа, бывшего довольно зажиточным бароном, и с единственным сыном малолетнего возраста вместо того, чтобы спешно умчаться в столицу, оставив дикие южные земли, обосновалась окончательно и взяла в свои руки управление баронством и состоянием, которое унаследовал ее ребенок от почившего отца.
Увы, ни Глен, ни Генри не могли сказать ничего конкретного о характере хозяйки сегодняшней встречи. Герцог лишь упомянул, что вдова Уолберг женщина довольно неглупая, раз под ее
