Сестры Ингерд - Полина Ром
Представляя себе эту картину: покрытого ровным слоем грязи жениха, я недоуменно пожала плечами. Может, конечно, кому-то это и смешно, а мне скорее было жалко парня, но и большой беды в смехе я не видела. А сестра между тем закончила рассказ:
-- Сам-то он, может, и простил бы, а вот папенька его нахмурился да и молвил: «Непочтительная она! Не надобно нам этакую!». Договор-то брачный еще не подписали. Это надобно было в город ехать, к законнику. И сколько потом я ни рыдала и прощения ни выпрашивала, а так и убрались они со двора нашего. Отец мой осерчал и на меня, и на матушку: мол, опозорили его перед гостями. Еле-еле у него мамушка моя три золотых выклянчила мне на вклад в монастырь, – старуха опять набожно перекрестилась и тихо добавила: – Конечно, первое время бунтовала я и плакала, а потом и смирилась, и Господа в свое сердце приняла.
От этой истории на меня повеяло жестокостью и средневековой темной жутью: из-за одного легкомысленного поступка молодая девушка лишилась нормальной человеческой жизни. Ни семьи у нее, ни детей, ни даже своего угла!
«Ни за что в монастырь не пойду! Если уж с графом совсем невмоготу будет, лучше сбегу и попытаюсь как-нибудь сама устроиться. В конце концов, я молодая и здоровая. Или шить начну на заказ, или булки какие-нибудь печь буду. Но вот так еще лет пятьдесят, как мышь под веником сидеть… Лучше уж убиться, чем в монастырь.».
***
Я успела некоторое время даже поспать, но все мы, те, кто оставался, вскочили со своих кроватей, когда с бала вернулись остальные. Я с радостью увидела, что у Ангелы, как почти и у всех девушек, на руке поблескивает колечко. Впрочем, судя по кислому выражению лица сестрицы, жених ей вовсе не приглянулся.
Все же здесь, в этом мире, я инстинктивно ощущала сестру как самого близкого человека. Наверное, поэтому я ожидала как минимум разговора. Мне хотелось, чтобы она хоть что-то рассказала о своем предполагаемом браке, чтобы мы обсудили, чем и как сможем помочь друг другу. Жить, не имея рядом хоть кого-то, с кем можно поделиться думами и чувствами, слишком тяжело. Однако Ангела, небрежно отмахнувшись от первого же вопроса, недовольно буркнула:
-- Потом, Ольга. Все потом… Я сегодня устала как собака! – с этими словами она юркнула под одело к Кларимонде и закрыла глаза, изображая мгновенный сон.
Задремала я, конечно, не сразу и снова слышала, как шепчутся Ангела и госпожа Люге.
Этот шепот так растревожил меня, что с утра я внимательно наблюдала за сестрой, вполне серьезно опасаясь от нее пакости. Однако все было спокойно. Даже единственная среди всех девушек все еще не окольцованная Кларимонда, кажется, совершенно не жалела о том, что не нашла себе жениха. Впрочем, от остальных нищих претенденток ее отличало богатство, и монастыря госпожа Люге могла не бояться. Поэтому ее бодрое настроение казалось мне вполне естественным. Пожалуй, необычно было то, что за завтраком Кларимонда обратилась к графине с просьбой не выводить ее на бал на третий день:
-- Вы же понимаете, достопочтенная графиня, что все самые достойные мужчины, те, что побогаче и хорошего рода, успели связать свою судьбу в первые два дня. За совсем уж нищего я и сама не хочу выходить замуж. Видно, так и придется мне сирой вдовой век свой куковать, – наигранно грустно произнесла она. Смотрела вдовушка при этом, как ни странно, на графа Паткуля, сидящего рядом с хозяйкой дома. Граф же на эти женские страдания никакого внимания не обратил, увлеченно обгрызая жареную куриную ногу.
Впрочем, дождавшись от графини Роттерхан согласного кивка, госпожа Люге уткнулась в свою тарелку. И больше, кажется, до самого ужина ничего странного не произошло.
Глава 23
Почти до ужина я была занята довольно интересным делом – читала местную газету. Попала она мне в руки совершенно случайно: увидела, как горничная несла ее на подносе из комнат графини. Там я ни разу не была, но двери в хозяйские покои отличались от обычных и размерами, и двойными створками, и богатой резьбой.
-- О! Подожди, пожалуйста.
Горничная остановилась и с удивлением глянула на меня:
-- Что вам угодно, госпожа баронетта?
-- Скажи, эта газета… Что ты сейчас с ней будешь делать? – кажется, своим вопросом я сильно удивила девушку.
-- Сейчас, госпожа баронетта, я положу ее в холле. Завтра за ней зайдет лакей баронессы Келлер и отнесет ее хозяйке. Я могу идти?
-- Нет-нет, подожди минутку, – я даже взяла горничную за локоток, опасаясь, что она убежит. – Скажи, ты не могла бы оставить газету мне? Обещаю, что я буду очень аккуратна и к вечеру положу ее на место.
Девушка растерянно посмотрела на меня, а потом перевела взгляд на монашку, стоящую за моей спиной, и вопросительно подняла брови:
-- Можно оставить, сестра?
Сопровождавшая меня сестра-монахиня двигалась так тихо и была столь ненавязчива, что я временами забывала о ее существовании. Сейчас я резко развернулась и умоляюще уставилась в её постное лицо:
-- Пожалуйста-пожалуйста! – я умоляюще сложила руки на груди. –Я буду очень аккуратна и ничего газете не сделаю!
Монашка недовольно пожевала тонкими сухими губами и сварливо ответила:
-- Это зачем бы баронетте из приличной семьи такое понадобилось? Газета – мужское развлечение, а у женщин и своих забот полно.
-- Сестра, а давайте спросим у горничной, от кого она несла газету. Ну, скажи, милая, кто читал? – обратилась я уже к самой горничной.
-- Госпожа графиня и читала! Ей не только «Королевский вестник» доставляют каждую неделю, но еще и «Светскую хронику». Госпожа графиня всегда велит: как газету принесут, так ей и подавать.
Я опять повернулась к монашке и уже спокойнее сказала:
-- Мне бы хотелось когда-нибудь стать такой же достойной дамой, как госпожа графиня. Не думаю, что она
