Любовь со смертью - Ольга Вадимовна Гусейнова
Я села за центральную парту на первом ряду. Смысл забираться наверх? Во-первых, меня легко могут согнать с любого выбранного места, заявив, что оно давно занято кем-то другим. Во-вторых, с учетом специфики моего дара, на занятиях белой кафедры я буду лишь слушателем. Впрочем, как и все светлые.
Лишь спустя пару минут начали подходить другие темные. Сперва еще трое весьма уверенных в себе парней, которые сели рядом с Томашем и Ринхом. Каждый из них с большим уважением коротко здоровался с преподавателем. А вот дальше я с возраставшим удивлением наблюдала за заполнением аудитории. Чем ближе к началу занятия, тем более суетливыми, напряженными были темные студенты. Нервно кивая замершему у доски мэтру, они подобно испуганным мышкам проскальзывали мимо меня под черным плотоядным взглядом кота.
Я дрогнула, когда прозвучал мерзкий, пробирающий до мурашек сигнал, оповестивший об окончании перемены. Мэтр взмахнул рукой и дверь с грохотом закрылась перед самым носом бледного запыхавшегося студента. В помещении воцарилась могильная, под стать магу смерти, тишина. И только в этот момент я осознала, что оказалась в полном одиночестве на первом ряду. Оглянувшись, окончательно растерялась. Все присутствующие разделились на два лагеря: слева темные, справа светлые. И только я посерединке.
Но не столько озадачили оказавшиеся свободными три нижних ряда, а расслоение в стане темных. Пятеро раньше всех явившихся темных заняли четвертый ряд. Похоже они та самая элита, маги смерти, и ди ре Сол их декан. Привычное и понятное «зло». Остальные темные устроились аж через ряд от элитной пятерки, тесными рядами на галерке.
Пятнадцать светлых заняли правые ряды, как раз начиная с четвертого. Лишь лесенка разделяла Томаша и Алесана. Поймав удивленно-ехидные взгляды темных и озабоченные от своих, обратно к преподавателю я оборачивалась, ощущая, как внутри тревожно засвербело. И не ошиблась. Он сверлил меня почему-то насмешливо-злым взглядом. Что я сделала не так? Здесь что – первые три ряда под запретом?
Декан начал немного тягучим голосом, хрипловатым, с прохладной ироничной ленцой:
– Всем самой темной ночи, как здороваются в Ирмунде и самого яркого доброго дня, как приветствуют в Байрате. Ведь в этом году, в нашу академию прибыло по обмену сразу тридцать светлых… – про «смертников» он многозначительно придержал, – …из Байрата. Уверен, этот учебный год преподнесет еще много интересных сюрпризов.
Согласно традициям ройзмунской академии, мы встали и коротко кивнули, приветствуя преподавателя и новеньких. Хотя новенькие здесь как раз мы. Ди-ре Сол, чуть склонив голову, посверлил нас внимательными черными глазами и, как только мы сели, продолжил:
– Ко мне можно обращаться мэтр ди-ре Сол. Я декан белой кафедры и магистр магии смерти. Вы знаете, что это значит?
– Вы один из сильнейший магов Ирмунда? – почти ровным бесстрастным тоном уточнил Алесан.
– Можно сказать и так, – цепкий взгляд декана устремился на моего сокурсника изучая и явно оценивая как мага.
– Второй после повелителя, – выкрикнул кто-то с темной галерки самым подхалимским тоном.
Словно трусливый продажный шакал Табаки, пытаясь выслужиться перед Шерханом из «Маугли». У ди-ре Сола только едва заметно, презрительно дернулся уголок чувственного, немного великоватого рта.
Я задумалась: это значит, что они равны с повелителем? Или «можно сказать и так» означает, что второй – скорее дань уважения повелителю? А еще невольно мысленно покатала на языке имя преподавателя – Анриш. С одной стороны, мягкое, с другой – рычащее, суровое. Как и его голос, вроде мягкий, но проскальзывала в нем рычащая хрипотца. Или как его энергетика, которая в такой близости, как мы сейчас, стала ощущаться острее. И все же она все еще соленый темный бриз, без стального привкуса крови.
Пока я варилась в своих ощущениях, прислушиваясь к себе, как воспринимается энергетика стольких сильных темных, собранных в одной аудитории, Анриш провел перекличку и выяснил, что трое студентов отсутствуют. Уголок его рта вновь дернулся, только уже в ухмылке, от которой повеяло холодом. А я спиной без всякой целительской магии ощутила общий страх.
Чего боятся темные? Они же вон какие бесшабашные и, чего греха таить, безмозглые, кидаются в авантюры и драки без капли сомнений и страха. А тут лишь уголком рта дернули – и испуганная тишина, как на кладбище в Грохов день, когда верховодит пантеон темных богов и мертвые периодически восстают.
Мэтр склонился над журналом, делая там пометки, а я невольно разглядывала его руки. Несколько минут назад я с Адеис видела похожую руку у входа в здание. Но почему-то взглядом прикипела именно к этим. Левой рукой декан опирался о стол, рукав приподнялся, и я засмотрелась на широкое запястье и ладонь, на длинные пальцы. На одном из них блестел гранями квадратный сапфир в рунической платиновой оправе, ну очень солидный фамильный перстень. Подобные только главы аристократических родов с правом печати носят. У меня тоже есть, только с изумрудом и поменьше.
Кожа у ди-ре Сола с золотистым загаром, на ней четко выделяются вены, оплетающие запястье, еще более подчеркивая сильную, уверенную, надежную мужскую руку.
Мэтр что-то записывал, карандаш буквально летал по желтоватой бумаге журнала, а я пялилась на сжавшиеся на нем пальцы. Совершенно не к месту, не вовремя возникла мысль, похожая на бред, что эти самые пальцы касаются моей кожи. Сильные, уверенные, длинные, мужские пальцы, вызывая мурашки, скользили от моего плеча к запястью…
Как и вчера, сегодня на мэтре наглухо застегнутая на шее и груди черная шелковая мантия до середины бедра. И когда он склонился над столом, мантия на поясе разошлась в стороны, приоткрыв уголки жилета с витиеватой вышивкой и золотую цепочку от часов. Классические черные штаны, безупречно выглаженные, подчеркивали длинные стройные ноги. Клянусь, я совершенно случайно замедлилась взглядом на немного выступающей области ширинки со скрытыми пуговичками.
Скрип карандаша по бумаге прекратился, а я немного заторможенно перевела взгляд вверх по широкой груди и плечам к дернувшемуся кадыку и чуть заостренному подбородку, как и вчера, с чуть подросшей белесой щетиной. Любопытно, что, опять же, неопрятно это не выглядело, только добавляло мужественности и брутальности слегка вытянутому аристократичному лицу, обрамленному гладкими серебристо-серыми волосами.
Наконец я добралась взглядом до глаз ди-ре Сола, внимательно прищуренных, и замерла как кролик перед
