Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия

Мимо прошли наши пташки, Елизарова со мной до сих пор не здоровалась. Я едва сдержался, чтобы не намекнуть ей на позавчерашнее представление в спальне. Хотя, разумеется, не сделал бы этого, ведь это означало бы выдать себя с головой.

— Привет, Челси, привет, Ева, привет, Милена, привет, Злата, — в своей обычной манере поздоровался Хьюстон и получил четыре привета в ответ. Как у него это получается, ума не приложу.

Елизарова отделилась от подружек и уселась рядом с Бакуриным. Он засосал ее и, только закончив, начал жрать. Я отвернулся и принялся за отбивную, некстати вспомнив, что Бакурин, по мнению Чумаковой, хорошо выглядит.

***

Завтрак уже подходил к концу, когда двери распахнулись шире, и в Главный зал торжественно вошли члены комиссии. Отца с ними не было.

Цареградский взял слово и коротко представил всех четверых. Имен я не запомнил. Потом, без лишних предисловий, заговорил мистер Альберт:

— Проверка, проведенная нами, выявила серьезные проблемы, касающиеся морального облика студентов и преподавателей. — Мы отложили вилки и навострили уши. Псарь фыркал, Верейский конспектировал, удачно играя роль педантичного старосты. — Согласно принятому решению, в Виридаре с понедельника будет введена должность Главного Наблюдателя. В круг его должностных обязанностей входит, главным образом, контроль за нравственностью студентов как в учебное время, так и в периоды отдыха, а список полномочий включает право издавать указы локального характера и применять санкции за их неисполнение.

— Что это значит? — громко спросил кто-то за столом Виредалиса.

— Это значит, что Советник внедряет в Виридар своего человека, — буркнула Челси.

— Расслабьтесь, — уверенно произнесла Маслова. — Ну прибавится еще один Уфимцев. Ведь так и так никто не занимается сексом в коридорах или на глазах у преподавателей.

А ведь в чем-то Злата права. В любом случае, все жмутся по чуланам и спальням, хоть есть Главный Наблюдатель, хоть нет его. Я вот вообще не представлял, как он может уследить сразу за всеми. У него ведь нет нашего Поводыря.

Я исподтишка покосился на Елизарову. Она помешивала ложкой чай в кружке и смотрела в одну точку.

***

Целый день всей общагой обсуждали, как насолить Главному Наблюдателю. В конце концов, Псарь взобрался на стол, направил палочку на свое горло и переорал всех:

— Думаю, девушки меня не простят, но я буду называть вещи своими именами.

Обычно после такого предупреждения следовали слова, которые при всем желании цензурными не назовешь.

— Мы с Эмиссаром… Эмиссар! — он махнул мне. Я тоже запрыгнул на стол и встал рядом. — Мы с Эмиссаром призываем вас не пасовать перед говнюком из Совета и занять все чуланы в Виридаре, какие есть. Даже Цареградский не смог бы разделиться на столько частей, сколько в усадьбе чуланов, а Главный Наблюдатель тем более. Кто «за», прошу дать знак. Дамы, дорогие, вас это тоже касается.

Мы с Гордеем разом вскинули руки, медленно, одна за другой, поднимались лапы старшекурсников, лицо Верейского отразило явную внутреннюю борьбу статуса старосты и желания вставлять пташкам. Перваки тоже голосовали «за», но, скорее, за компанию и в порыве всеобщего энтузиазма. Из девчонок, не колеблясь, выбросили вверх кулаки Челси, Злата, почти все пятикурсницы и пара третьекурсниц. Я обвел взглядом общагу, считая, и вздрогнул от неожиданности. Елизарова смотрела прямо на меня, но при этом оставалась неподвижной.

***

— Привет, Елизарова, — от балды сказал я, встретив ее утром в общей комнате. Мы одновременно спустились из спален.

Елизарова окинула меня взглядом как слизняка и, развернувшись, ушла.

Я заметил, что она ярко накрашена, хотя первой парой стояла трансформагия. За завтраком они с Бакуриным сосались и громко ржали, а я понял, что Елизарова, похоже, старается для него.

***

Главный Наблюдатель прибыл в академию еще вчера. Одевался и вонял он так, будто ему на самом деле никто и никогда не давал. Примерно таким я и представлял главного ханжу чародейского мира: костлявый, но при этом постоянно потеющий, с губами-варениками, круглыми глазами и жидкими седыми волосами. Замотанный в плотный плащ и серый шарф (даже в помещении) он хмуро озирал студентов и профессоров, как будто каждый из них задолжал ему лично кучу ассигвалей, и вытирал морду мятым платком.

Главный Наблюдатель приехал не один, а с помощницей. Помощница, девица лет двадцати пяти, напротив, выглядела аппетитно: с сиськами и годным ртом.

Псарь скептически скривился и выразил сомнение, что эта особа поспособствует нашему нравственному совершенствованию.

— Они будут играть в хорошего и плохого гвардейца, — выдал таинственную фразу Хьюстон.

А я почему-то представил извращенный секс.

***

На эликсирике Залесский поделил нас по принципу «умный — тупой». Судя по тому, что мне в пару досталась Елизарова, к лучшим студентам Богдан меня не причислял. Однако я простил ему эту мелочь; небольшая цена за возможность целых полтора часа донимать Елизарову.

— Исаев, хватит пялиться на доску, как будто что-то понимаешь в рецепте. — Первое, что сказала мне Елизарова за эти дни. — Я не хочу из-за тебя получить какую-то жалкую тройку, поэтому предлагаю распределить обязанности. Ты будешь готовить ингредиенты, а сам процесс я возьму на себя.

— По рукам, — быстро отозвался я и взялся за нож. — Подержать? — Я заметил, что она все время раздраженно откидывает волосы с лица, и запустил в них руку, собирая и наматывая на кулак. Елизарова протестующе дернулась.

— Не надо.

Я задавил в себе желание притянуть ее за волосы к себе и отпустил. Неподалеку Псарь и Светка мило беседовали, но, признаться, мне не было до них никакого дела.

— Елизарова.

Никакой реакции.

— Елизарова. Елизарова-Елизарова-Елизарова.

— Что?

— Ты обиделась, потому что я сказал правду?

Она, конечно же, знала, о чем я.

— Подай тертый коготь грифона.

— Елизарова. — Я откровенно и долго рассматривал ее, и Елизарова прекрасно все видела. — Елизарова. Ты не хотела, чтобы кто-то знал, верно, но все и так знали. Елизарова. — Она склонилась над котлом, а я вспомнил, что Елизаровой нравится меня трогать.

— Сок алоэ, Исаев.

Я подал, а сам встал вплотную, делая вид, что интересуюсь дрянью в котле.

— Елизарова.

— Отвали, — сказала она так, будто говорила с бывшим мужем. Устало и заезженно.

— Елизарова. — Я типа поддразнивал, и это чувствовалось. — Расслабься, Елизарова, — ей в тон ляпнул я первое, что придумалось.

После эликсирики я потащился за ней, решив довести до ручки.

— Елизарова. Придешь в раздевалку сегодня? Придешь? А там как повезет: может, тебя встретит Бакурин, а может, я.

Елизарова резко остановилась и ткнула в меня пальцем. Я невольно улыбнулся. Она казалась взбунтовавшимся домовенком, таким же дерзким и мелким.

— Хватит, Исаев, мне надоело это слушать. Ты тупой. Все.

— Ну-ка, отошли друг от друга. — Главный Девственник чародейского мира вылез из потайного хода и грубо пихнул Елизарову.

— Не трогайте ее, — меня с души воротило от одного нахождения рядом с ним.

Елизарова удивленно уставилась на меня. Главный Наблюдатель тоже, снизу вверх.

— Вот такие девицы и оказываются потом в щекотливых ситуациях, — проворчал потный урод, и я с трудом сдержался, чтобы не проклясть его.

Урод быстро зашагал прочь, Елизарова, нахмурившись, смотрела ему вслед и теребила край юбки.

— Он тебя не знает, — грубо рубанул я, тоже провожая его взглядом. — Они там думают, что мы ебемся со всеми подряд. Что мы просто ебемся, потому что нечего делать.

— Разве нет?

Сейчас Елизарову почти полностью скрывала тень, только на лицо падал свет факела, и я с легкостью представил ее голой.

Мне тоже нравилось трогать Елизарову и ее сиськи.

Я вздохнул, пожевал губу и не стал отвечать.

***

Вместо флороведения нас выстроили в холле по курсам, каждый курс в две шеренги — парни и девчонки (Главный Наблюдатель настаивал на гендерном делении). В этой плотной, вразнобой дышащей толпе я стоял прямо за Елизаровой, сзади напирали пятикурсники, вперед мешали пройти младшие. Топтались как в тесной банке, задевали друг друга, а я даже не пытался сопротивляться. Я представил, что можно прижаться к спине Елизаровой под благовидным предлогом. Елизарова не смогла бы даже пикнуть, потому что Разумовская строго-настрого запретила издавать какие-либо звуки, и я спокойно водил бы ладонями по ее заднице. Она попыталась бы отпихнуть мои руки, но бороться слишком явно — вряд ли.