Твой силуэт в очертании света - Валя Капаль
— А потом… случаи стали учащаться без какой-либо закономерности. Так, словно дочь Неба вдруг научилась скакать по пространству, как блоха. Но моим детям недоступна такая сила. А вот сынам Хаоса — да.
Матушка обернулась и посмотрела ей прямо в глаза. Тяжёлым, изучающим, обличающим взглядом. Нинель сглотнула. Попыталась сглотнуть, но в горле было сухо, как в пустыне Иссея.
— Фимея! — воскликнула Богиня, резко переведя взгляд на старшую дочь. — Ты прослушала Карилию?
— Да, Матушка.
— И что же?
— Тишина.
— Не сочти за труд, прикоснись к Нинель.
Длинные холодные пальцы сомкнулись на запястье. Она услышала душу сестры — её твёрдую, преданную Матери душу. Жёсткую, несгибаемую. Уверенную в её виновности.
— Я ничего не слышу, Матушка.
— Вот же загадка. Кто же из вас причастен к этому? — взгляд Богини снова опустился на Нинель. — Карилия заперта в своей комнате. И её обязательно постигнет наказание, если я так и не узнаю правды.
Нинель опустила взгляд. Тяжесть содеянного легла на её плечи, придавливая к выложенному мелкой мозаикой полу.
— Отпусти Карилию, Матушка, — проговорила Нинель. — Она ни в чём не виновата.
Тяжёлый вздох сорвался с губ Великой Матери.
— Не могу поверить. Так это правда? Ты действительно связала свою судьбу с сыном Хаоса?
— Да. Это правда.
Кто-то за спиной ахнул. Среди сестёр послышались осуждающие шепотки.
— Но как ты могла, Нинель? — сказала мать с болью в голосе.
Нинель почувствовала себя уязвлённой. Она была уверена в силе и правильности своей любви, но Матушка — вольно или невольно — заставляла её испытывать стыд и вину.
От этого разговора голова начинала идти кругом.
— Не все сыны Хаоса подлые и мерзкие, Матушка. Среди них есть и достойные, сильные, добрые личности.
— Не стоит дерзить мне, дитя моё, — голос матери на едва уловимое мгновение стал жёстким и требовательным. — Я знаю, кто такой Хаос. Я провела с ним бок о бок целую вечность. Алчный, властолюбивый мерзавец, он так хорошо притворялся, что ему есть до меня дело, что мы товарищи, связанные одной судьбой. А потом он предал меня. Попытался убить. И я не позволю одному из его презренных сыновей поступить с моей дочерью также.
— Мирей не такой, — выпалила Нинель, едва не лишившись чувств от собственной дерзости. Глупая, зачем она произнесла его имя?!
— Такой. Они все такие. Порождения мрака, с такими же мрачными, алчущими душами. Как и этот сопляк Аркон, возжелавший убрать брата со своего пути моими руками. Да не тут-то было.
Нинель примолкла. Имя старшего брата Мирея резануло ухо. Так вот, кто в ответе за их несчастье…
Матушка спустилась с постамента, подойдя к ней вплотную. Протянула руку, опустив ладонь на голову — Нинель оглушило тишиной на том конце. Суровый, строгий взгляд вонзился в Нинель, прошивая насквозь. В синих глазах Матушки отразилась чистая сила. Она клубилась там, точно туман Бездны в обиталище тварей. Как же похоже…
— Связь… — проговорила богиня — в глазах промелькнуло что-то, что Нинель не смогла понять, но уловила наитием. И не поверила сама себе. — Ох, дитя, — Матушка погладила её по голове нежным, но как будто отстранённым движением. — Моё милое, своевольное дитя. Ты не готова отказаться от этой связи.
Она помолчала, и в глазах её отразилось сожаление.
— Мне придётся наказать тебя. Ради твоего же блага.
Могучая божественная длань ударила Нинель в грудь. Позади кто-то сдавленно вскрикнул. Всё её тело взвыло от боли и сопротивления. Её подняло над полом, руки раскинуло в стороны, волосы взвились ввысь, покачиваясь, точно змеи. Нинель раскрыла рот в немом крике, чувствуя, как из неё уходят силы. Отводя ладонь всё дальше, Матушка тянула за собой сверкающий радужными переливами серебристый комок света. Её божественную суть.
Дёрнув резко рукой, она вырвала её у Нинель из груди, и та, без сил, пала на холодный камень, больно ударяясь коленями. Без божественной силы боль была сильнее — Нинель закусила губу, чтобы не застонать.
Резко отвернувшись, Матушка махнула рукой, и вокруг Нинель тут же возникла плотная кристальная решётка.
— Фимея. Подготовь всё.
Глаза задыхающейся Нинель метнулись к сестре. Та кивнула, бросив на неё презрительный взгляд, и исчезла в потоке света — Матушка открыла ей врата в мир людей прямо из Храма.
Богиня стремительно покинула залу, волевым движением повелевая своим дочерям последовать её примеру. Нинель подняла загнанный взгляд на сестёр — те стояли, глядя на неё во все глаза, как на прокажённую. Нинель заметалась по взглядам в поисках хоть одного сочувствующего — нашла. Люсия, милая, нежная Люсия смотрела на неё, и слёзы текли по её щекам.
Сёстры стали расходиться. Ни слова они не сказали Нинель. Заламывая руки, Люсия тоже побрела прочь — медленно, очень-очень медленно.
В конце концов, все покинули Храм, остались только она и Люсия. Сердце Нинель сжималось в предчувствии конца. Слёзы подкатывали к глазам. Она испытала желание… исповедоваться перед кем-то. Передать это своё чувство в чужие руки, что сохранили бы его даже после того… об этом она боялась думать.
— Мы полюбили друг друга, — сказала она — Люсия замерла у выхода, оборачиваясь, — чистой, непорочной любовью. Вместе, объединив силы, совместив их, мы спасали тварей от действия тумана Бездны, что захватывал их разум ненавистью к людям и богам. Наша любовь… создала нерушимую связь, соединившую души. И с обретением этой связи наши силы возросли, давая возможность помогать и тварям, и людям с ещё большим рвением. Мне… мне не о чем жалеть и нечего стыдиться.
Люсия смотрела на неё глазами огромными и влажными. Её горячие слёзы исцеляющим светом проливались на душу. Нинель улыбнулась ей, испытав облегчение — чуть меньше тяжести на сердце. Теперь об этом знает не только она. Люсия будет хранить в себе то чистое и прекрасное, что случилось с Нинель, не обвиняя её в предательстве и пороке.
— Ох, Нинель… — голос сестры дрожал, губы тряслись от еле сдерживаемых рыданий. — Мне так жаль… Мне так жаль…
— Всё хорошо, — сказала Нинель. — Просто… помни об этом, ладно?
Люсия мелко закивала, содрогаясь плечами.
— А теперь иди.
Громко всхлипнув и зажав себе рот рукой, Люсия отвернулась и бросилась из зала.
Нинель попыталась вздохнуть. Слабость разливалась по телу дрожью, страх сковывал сердце в цепи. Но самым ужасным было не это. Самым ужасным было то, что теперь, утратив свои божественные силы, она не слышала Мирея. И эта безызвестность была худшим наказанием.
Она обняла колени и принялась ждать. Чего-то, что подготавливала Фимея. Видимо, то, что она
