Нора Робертс - Пляска богов
— Давай, Ларкин. Ты должен очнуться. Нельзя же валяться весь день. Кроме того, завтрак готов. Пожалуйста, очнись. Я ждала тебя. — Блэр прижала ладонь к его щеке. — Высматривала тебя в небе. У него пошевелились пальцы! Кончай, Ларкин, хватит на сегодня драм, черт побери!
Его веки затрепетали.
— Почему женщины вечно недовольны?
— Наверное, так нужно, — с трудом произнесла она.
— Ну вот мы и очнулись. — Мойра обогнула диван, приподняла голову Ларкина и поднесла стакан к его губам.
Он пил жадно, как верблюд, потом откинул голову и с усилием улыбнулся.
— Ну вот, милая. Вы только посмотрите на эту картину. Три прекрасных лица. Я отдам все, что у меня есть, и буду вечным рабом тому, кто принесет мне еды.
Киан шагнул к нему с маленькой тарелкой, на которой лежали два подсушенных тоста.
— Сначала понемногу, — сказал он и обменялся взглядом с Блэр.
Девушка зажмурилась. Потом кивнула.
— Не торопись, — предупредила она.
— Только хлеб. А мясо мне можно? Клянусь, я бы съел целый олений бок. Или то вкусное блюдо, которое ты готовишь, Гленна: мясные шарики и лапша.
— Вечером приготовлю.
— Тебе нужно совсем чуть-чуть, чтобы утолить голод, — объяснила Блэр, — и восстановить силы. Если наешься до отвала, то тебя вырвет, когда мы будем лечить укус.
— Совсем ребенок — ее мальчишка. Маленький ублюдок. Я тогда был волком, и укус получился не таким глубоким.
— У Гленны есть бальзам. Она мазала меня им после укусов. — Мойра погладила волосы Ларкина. — Жжет ужасно — я помню. Но лекарство приносит облегчение.
— Тебя не кусали, — бесстрастно поправил Киан. — Так, царапнули, даже не до крови.
— А какая разница?
— Большая. — Блэр выпрямилась. — Это что-то вроде инфекции. Укусивший может получить над тобой власть.
— Ага. — Ларкин нахмурился, потом закрыл глаза. — Я чувствовал: во мне что-то сидит. Но…
— Мы этим займемся. Очиститься можно святой водой.
— Отлично. Тогда, если мне дадут бальзам, о котором говорит Мойра, и еды, я стану как новенький. Честно говоря, у меня все болит: каждая косточка, словно по ним молотками били.
«Чистая правда, — подумала Блэр. — Суровая правда».
— Ты чувствовал жжение, когда тебя укусили? А теперь?
— Да.
— Будет гораздо хуже, — предупредила Блэр. — Мне очень жаль.
Она вышла и бросилась к лестнице. Мойра кинулась за ней.
— Должен существовать какой-то другой способ. Мы не можем снова причинить ему боль. Он и так слаб, он слишком сильно страдает. В его глазах такая мука!
— Думаешь, я не заметила? — Блэр свернула к себе в комнату. — Но другого способа нет.
— Знаю, так написано в книгах. Я читала. Но с помощью Гленны и Хойта…
Блэр достала из сумки бутылочку со святой водой и повернулась к Мойре; лицо ее было решительным и непреклонным.
— Нет никакого другого способа. Ларкин заразился. Опасность грозит и ему, и всем нам. — Резким движением она вытянула руку вперед, демонстрируя шрам на запястье. — Я знаю, как это бывает. Думаешь, если существовал бы другой способ, я бы не попыталась его использовать?
Вздох Мойры больше напоминал всхлип.
— Что мне делать?
— Пойдем, поможешь его держать.
— Блэр взяла полотенца, бинты и вернулась к Ларкину.
— Сейчас тебе будет очень больно. — Она смотрела ему прямо в глаза.
— Отлично. — Ларкин облизнул губы. — Это радует.
— Не знаю, получится ли хоть как-то уменьшить боль, — негромко проговорила Гленна.
— Не думаю, что ты сможешь или должна пытаться это сделать. — Блэр покачала головой. — Без боли не обойтись. Иначе не бывает. Спустите его на пол, лицом вниз. Подложите под него полотенце. Киан, будешь держать ноги. Чтобы на тебя не попало.
Ларкин поморщился, когда его перетаскивали на пол.
— Зачем ему держать мои ноги?
— Тебе будет больно, и придется удерживать тебя, — объяснила Блэр.
— Я не нуждаюсь…
— Нуждаешься.
Ларкин вновь посмотрел ей в глаза и все понял.
— Тогда давайте, начинайте. Я тебе верю. Киан уселся на ноги Ларкина, Хойт держал одну его руку, две женщины — другую. Блэр открыла бутылочку и отодвинула волосы с шеи Ларкина, обнажая укус.
— Учитывая обстоятельства, можешь кричать — это не будет считаться трусостью. Приготовься, — предупредила она и плеснула святой водой на рану.
Он закричал. Его тело изогнулось дугой и забилось в конвульсиях. Сама рана словно закипела, но Блэр безжалостно продолжала заливать святой водой сочившуюся из нее вязкую жидкость.
Блэр вспоминала, как через неделю после отъезда отца ей пришлось пойти к тетке. Вспомнила слезы на теткиных щеках, когда она проливала святую воду на запястье племянницы со свежими следами от зубов вампира.
Ощущение было такое, что плоть и кости разрезает огненный нож.
Когда рана очистилась и Ларкин стал судорожно глотать ртом воздух, Блэр осушила рану полотенцем.
— Теперь можно нанести бальзам.
Белая как полотно, Гленна с трудом нащупала склянку. Она плакала, и ее слезы падали на лицо Ларкина.
— Прости, Ларкин. Прости. Теперь мне можно его усыпить? Сон должен помочь выздоровлению.
Блэр снова бросилась наверх. Вбежав в свою комнату, она захлопнула за собой дверь, затем опустилась на пол у кровати, обхватила руками голову и разрыдалась.
Почувствовав на плечах чью-то руку, она съежилась, но рука лишь крепче обняла ее.
— Ты была такой храброй. — Мойра ласково успокаивала ее, словно мать ребенка. — Сильной и храброй. Я знаю, как это тяжело. Мне хочется верить, что я тоже смогла бы сделать то, что сделала ты, ведь я так его люблю.
— Мне плохо. Мне так плохо.
— Мне тоже. Давай попробуем поддержать друг друга.
— Я не могу. Мне это не поможет.
— А я думаю, что поможет. Киан налил ему сок и поджарил хлеб. Я и представить себе такое не могла. Он волнуется. За Ларкина нельзя не переживать. А если ты любишь его…
Блэр поднята голову и вытерла слезы.
— Все. С меня хватит.
— Хорошо, если бы ты любила его. Тогда тебя бы ждала счастливая и необыкновенная жизнь. Ты научишь меня готовить французский тост? Ларкин так ему обрадуется, когда проснется!
— Да. Да, конечно. Только ополосну лицо и спущусь. — Они встали. — Я не пара ему, Мойра. Я никому не пара.
Мойра остановилась в дверях.
— А это уже ему решать, тебе не кажется?
Ларкин был еще бледен, но глаза стали ясными. Он настоял на том, чтобы ужинать за столом вместе со всеми, быть поближе к еде, как он выразился.
Медленно и размеренно он уничтожал французские тосты, яйца и ветчину. И одновременно рассказывал, что делал, видел и слышал в стане врага.
