Марина Ефиминюк - Бесстрашная
Мы сели в дорогую, отделанную бежевой замшей карету Кастана Стоммы. Кучер прикрикнул на лошадок, и норовистая пара гнедых тронулась с места. Экипаж успокоительно качался на рессорах. За окошком, закрытым настоящим стеклом, проплывали обогретые весенним теплом улицы. Сновали пешеходы, торговцы цветами продавали букетики мышиного гиацинта и подснежников. По мостовым грохотали экипажи, переругивались возницы, пахло свежим хлебом из булочной — мир жил своей жизнью, и никому не было дела, что меня охватывал жгучий стыд…
Приступ паники начался неожиданно. Мгновенно ребра опоясало и сдавило огненное кольцо, дыхание остановилось. Хватая ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег, я согнулась пополам.
— Ката! — всполошился Ян.
Не в силах выдавить ни звука, я закрыла глаза. Животный страх охватывал тело, сковывал руки, заливал ноги неподъемным свинцом.
— Сейчас… подожди… — бормотал испуганный приятель, копаясь в моей сумке. — Потерпи секунду!
Он выудил пару бутыльков, выбрал темный и, вытащив зубами пробку, сунул мне в руку:
— Держи. — В его голосе звучала тревога.
Запрокинув голову, я одним махом проглотила горькое лекарство. Горло обожгло, в груди разлилась теплая волна, и огненное кольцо стало таять. Расслабившись, я откинулась на сиденье.
— Чего ты испугалась так сильно, что начала задыхаться? — тихо спросил Ян.
— Просто навалилось все разом. — Я помолчала и вдруг выпалила, неожиданно даже для себя самой: — Мне хотелось верить, что я нравлюсь тому человеку, а оказалось, ему просто заплатили деньги! И когда я вспоминаю, что наговорила по наивности, мне хочется удавиться от стыда!
Мгновенно поняв, о ком идет речь, Ян изменился в лице, словно ему влепили пощечину. В глазах появился лед, на скулах вспыхнули гневные пятна, заходили желваки.
— Кстати, откуда ты знаешь, что от страха у меня перекрывает дыхание? — тихо спросила я.
Последовала короткая заминка.
— Твой отец сказал в ту ночь, когда я принес тебя домой, — ловко выкрутился он.
Мы оба знали, что это ложь.
Вдруг Ян сделался ужасно деятельным, выглянул в окно, проверяя, где мы едем, постучал по стенке к кучеру:
— Уважаемый, остановите!
Некоторое время экипаж лавировал в тесном дорожном движении, теснясь к пешеходной мостовой. В салон проникали недовольные возгласы возниц, возмущенных рисковым маневром и наглостью вельможи в дорогой карете. Наконец мы остановились. Стараясь не встречаться со мной глазами, Ян открыл дверь и гибким движением спрыгнул на брусчатку. Он двигался с поразительной ловкостью для парня, не умевшего постоять за себя и ответить ударом на удар.
— А знаешь, Ян, — заставляя его поднять голову, произнесла я. — Отец не знает и никогда не знал о моих приступах.
Дверь кареты захлопнулась. Я осталась одна.
В послеобеденный час отец и дядюшка Кри отправились на похороны какого-то старинного приятеля. Опустевший дом притих. Солнце, медленно клонившееся к горизонту, вливало в торговый зал поток прозрачно-желтых лучей, и в хозяйских комнатах на втором этаже сгущалась духота.
Удушье началось неожиданно. Воздух стал тягучим и тяжелым, отказывался поступать в грудь. Стараясь не паниковать, я высыпала на стол содержимое сумки. В разные стороны разлетелась мелочевка, посыпались с края столешницы на пол медяки, сорванные с нитки, выкатились пузырьки со снадобьями. Дрожащей рукой я схватила бутылочку, проглотила остатки успокоительной настойки и рухнула на стул. Прислонилась горячей щекой к холодной крышке стола, за долгие годы впитавшей запахи еды. Постепенно спазм в груди стих, дыхание вернулось. У меня не было сил выпрямиться.
Впервые приступ начался на пустом месте, без особенной причины. Я попыталась припомнить, с чего вдруг стала задыхаться, а потом поняла, что с самого утра думала о Яне. О человеке с двумя разными лицами.
На столе между высыпанными медяками поблескивал рубиновый шарик размером с горошину. Протянув руку, я сжала кругляш между пальцами, сощурив глаз, проверила на свет. Внутри пульсировало крошечное магическое сердечко.
Кристалл для слежения? Видимо, с помощью таких вот хитрых вещиц ночной посыльный узнавал, где меня искать…
Приводя меня в чувство, истерично зазвенел колокольчик на входной двери. Внизу раздались шаги.
— Мы закрыты! — не поднимая головы, прикрикнула я.
В ответ донеслось гробовое молчание. Пришлось спуститься в аптекарскую лавку, чтобы выставить нахального посетителя, проигнорировавшего табличку «Закрыто». Но, только увидев визитера, я замерла на ступеньках.
В крошечной аптекарской лавке моего отца, опираясь о трость с золотым набалдашником, стоял Чеслав Конопка. Он брезгливо прижимал к носу надушенный носовой платок, точно в торговом зале пахло отхожим местом, а не лечебными травами. Блуждающий взгляд остановился на мне, и в прозрачных глазах сверкнул лед.
— Что вам нужно? — Каким-то чудом мне удалось изгнать из голоса страх. Незаметно я опустила рубиновый кристалл в карман домашних штанов.
— А ты наглая девица, — усмехнулся визитер.
Отняв от лица платочек, он вытер им деревянный стул и уселся, сложив ногу на ногу. Посчитав, будто испачкал тончайшую батистовую салфетку, театральным жестом посол выбросил ее на пол и растер высоким каблуком туфли.
— Если вы пришли купить пилюли от бессонницы, то вам стоит вернуться завтра. Сегодня отец не работает, а я боюсь, что вместо снадобья продам вам крысиный яд.
— Лекарство от бессонницы? — с иронией во взгляде повторил посол.
— Разве королевский посол, верный муж и отец двух симпатичных малышей, не мучается кошмарами? — Я изобразила милую улыбку, а колени мелко дрожали, и влажная рука до побелевших костяшек сжимала лестничные перила. — Мне говорили, что во сне к убийцам приходят их жертвы.
В лавке воцарилась тяжелая тишина. Вдруг у Чеслава вырвался громкий смешок, а потом посол и вовсе зашелся жутковатым ледяным смехом, от которого по коже бежал холодок.
Пока он хохотал, как безумный, дверь тихонечко приотворилась, обиженно звякнув колокольчиком, и в лавку сунул нос костолом из охраны внушающего страх гостя. Его головорезы поджидали хозяина на крыльце.
Все еще посмеиваясь, он поднялся со стула и приблизился ко мне. Лишь усилием воли я заставила себя стоять на месте.
— Выходит, она все-таки у тебя?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — соврала я, глядя противнику глаза в глаза.
— Не смей мне врать, нима, — предупреждающе процедил он.
— Хотела бы я узнать, что за любопытная вещь исчезла у высокородного сунима, если он лично пришел в занюханную аптекарскую лавку, к газетчице, обвиненной в клевете? Может, она доказывает, что королевский посол — убийца невинных женщин?
