Огонь для Проклятого - Айя Субботина
— Почему не просила? Неужто совсем не интересно, чем он там занимается? — на красивом лице мужа появляется легкая усмешка.
Просто усмешка, которая даже в глазах не отражается, но мне становится очень тревожно.
— Не знаю, почему. Наверное, боялась увидеть там то, чего не хочу.
А действительно, почему не просила? Я беспрекословно следовала за ним везде, куда он меня звал. Да даже не звал, просто говорил: завтра будь готова. И я была готова. Каждый раз. Я была его тенью, очень удобной и покладистой тенью. Абсолютно беспрекословной.
Только теперь, оглядываясь на себя назад, начинаю понимать, как жалко выглядела.
Беру руку мужа в свою. У него очень гладкая кожа, почти женская, как кожа молодой девушки, чьи руки еще не огрубели от непосильных тягот жизни. И мне до сих пор это кажется таким странным. Но я привыкну.
— Нам что-то угрожает? — спрашиваю, глядя ему в глаза.
— Описанное этими тремя существо подозрительно похоже на стража, каких когда-то использовал Кел’исс. Я видел их лишь единожды — и этого оказалось достаточно, чтобы не хотелось видеть снова. Возможно, все совсем не так, и Заклинатель костей тут ни при чем. Но если он что-то задумал и для этого использует своих стражей — проблемы могут быть у всех нас. И очень серьезные.
— Мы — часть великой Империи, — говорю нарочито уверенно. — Он не рискнет пойти против Императора.
В конце концов, пусть проявят силу и волю — и приструнят собственное порождение. И мне вообще все равно, что Кел’исса опасаются даже сами халларны. Он — порождение смертоносной Империи, он плоть от плоти завоеватель и хозяин там, куда ступила его нога. И если он действительно хотя бы даже подумал покуситься на моего сына — я хочу, нет, я требую для него самой высшей кары.
Осознаю, как внутри все бурлит, еще немного — и мне начнет трясти от ненависти на человека, которого полгода назад едва не боготворила.
Я знаю, почему это. Знаю, что во мне, в том числе, говорит обида. Но мне все равно.
— Эмоции, Хёдд‚ — Магн’нус снова улыбается и касается пальцами моей щеки, — они способны свести с ума любого. Даже самого сильного. Но — нет, я все еще не верю в сумасшествие Кел’исса. Я слишком уважаю его. Он слишком много сделал для Империи, чтобы теперь вот так опрометчиво поставить все на карту удовлетворения собственного эго. Не будем торопиться с выводами, но станем держать глаза и уши открытыми.
Глава двадцатая
— Поднажмем, братья! — ревет во все горло рыжеволосый Юнбенс, пытаясь удержать в руках верткий руль.
Весла слитно поднимаются и опускаются, пронзая пенящиеся волны, что сегодня поднимаются особенно высоко.
И что за напасть, ей богу! Два дня назад, на открытии Белой ярмарки, погода стояла исключительно благообразная и спокойная. Ан нет, прошло два дня — и нате, едва ли не настоящий шторм. И ведь когда выходили в рыбную ловлю, едва ли слабый ветерок поддувал, даже парус снаряжать не стали, шли на веслах. Теперь же так задувает, что как бы за борт не свалиться, а уж о потоках холодной воды на спины и говорить не приходится.
— Взяли! — надрывается Юнбенс. — Взяли!
Берег уже близко, да только ветер такой силы, что сильнее и сильнее сносит утлую плоскодонку прочь от основной пристани.
— Взяли!
От руля почти и толку нет. Порой так дергается, что руки отшибает насмерть. Но Юнбенс все равно не оставляет своего места — крепит руль, стопорит, худо-бедно выправляет курс.
Плоскодонку неуклонно сносит в сторону, но так далеко, как могло быть. Ладно, ничего страшного. Ноги человеку на то и дадены, чтобы по твердой земле ими топать. И ничего, если при этом в руках придется нести по мешку свежевыловленной рыбы. Непогода рано или поздно закончится, гости ярмарки свежей рыбки захотят. А где ее взять? Вот у проворных рыбаков как раз есть.
Медленно, но, верно, плоскодонка все же приближается к берегу. Вон, чуть в сторонке, видны покосившиеся дома, где уже никто не живет.
— Взяли! Взяли!
Юнбенс намертво стопорит рули и бежит на нос небольшого судна. Подхватив конец веревки, прыгает за борт.
Следом за ним прыгают еще двое северян. Борясь с накатывающими на них волнами, они начинают подтягивать плоскодонку к берегу. Ветер то и дело бросает им в лица пригоршни холодных брызг, но на них и без того нет ни клочка сухой одежды.
Северная осень — время самой непредсказуемой погоды, когда сегодня на улице может заметать первым снегом, а на завтра с неба поливает сильный дождь.
Шаг за шагом, взмах за взмахом весел, но отчаянным рыбакам удается причалить и вытащить лодку на камни. Но оставаться на пронизывающем ветру — равносильно смерти, а до Лесной Гавани слишком далеко. Остается укрыться в одном из оставленных домов. По крайней мере, это спасет от ветра.
— Туда-туда, — подгоняет товарищей Юнбенс. — А с тобой что?
Молодой Вартан едва балансирует на корме, неловко пытаясь перекинуть ногу, но его так качает из стороны в сторону, будто ветер лично для него дует куда сильнее, чем для всех остальных.
— Иду! — щерится Вартан и все же перекидывает себя через борт.
Юнбенс отмечает, сколь неуверенно двигается Вартан, и успевает сделать несколько шагов ближе к лодке, но этого недостаточно. Вартан падает на вылизанную гальку, точно куль с землей.
— Эй, парень, да в себе ли ты?
Юнбенс оказывается рядом и подхватывает товарища за плечи, почти силой поднимает того на ноги.
На пронизывающем до костей ветру у самого Юнбенса зуб на зуб не попадает, его бьет сильнейшая дрожь, кожа на руках побелела и больше походит на рыбью. Дрожь бьет и Вартана, но его кожа имеет скорее алый оттенок, и от нее отчетливо тянет жаром.
— Я сам-сам, пытается отгородиться от помощи Вартан.
— Хворь у тебя, парень, — не собирается оставлять его Юнбенс. — А ну, поднажми, пока еще ноги переставлять можешь. Давно это у тебя?
— У-у-у-т-т-ром еще н-н-ни-ч-че-го н-н-не б-б-бы-л-ло, — едва мямлит Вартан.
Сил в нем осталось явно как у воробья, а еще и ветер бьет прямо в лицо, упирается в грудь, норовя отбросить обратно, к воде.
Ох уж эта молодежь — никогда не признает собственную слабость. Всегда грудь колесом, лишь бы доказать, что уже взрослые, что уже мужчины. Ан кому нужны эти игры? Все же такими были, все видят, когда кто действительно мужчиной становится, а не пустым бахвальством кичится.
Не бывает такого, чтобы за время
