Забыть оборотня за 24 часа (СИ) - Виктория Россо
— Не останавливайся, — Тина просовывает руки под его футболку и оглаживает идеальный торс, крепкие мышцы, а затем и вовсе снимает её. — Я не передумаю, поверь мне.
Ноа вновь целует, подхватывает Тину за задницу и медленно ступает в сторону спальни, отрываясь ненадолго от губ и всматриваясь в карие глаза со щемящей сердце нежностью. Тина чувствует, нутром ощущает, что знает Ноа гораздо лучше, чем думает, потому что дежавю не отпускает ни на минуту: она видела похожий взгляд, она определенно помнит такие же горячие прикосновения и поцелуи; она знает запах, принадлежащий Ноа.
Она словно давно и беззаветно любит его, но не может в это поверить.
***
Ноа аккуратно укладывает Тину на кровать и ложится сверху, стараясь не придавливать своим весом. Одной рукой он упирается над её головой, а второй, неотрывно глядя в глаза, ведет по груди, вниз, к животу. На несколько секунд его пальцы замирают возле резинки домашних штанов, как будто ожидая молчаливого разрешения. Тина кивает. Простонав, Ноа наклоняется к её лицу и завлекает в поцелуй, одновременно с этим проникая рукой под одежду. Приоткрыв рот, Тина слегка раздвигает ноги и прогибается в спине, впуская Ноа. Его пальцы поглаживают клитор, ласково обводя влагалище круговыми движениями. Тина стонет, желая, чтобы он проник внутрь. Хочется чувствовать заполненность, хочется ощущать его. Хочется быть ближе.
Ноа целует Тину в шею и прикусывает мочку уха, медленно вставляя палец во влагалище. Тина крепко впивается ногтями в его спину, растворяясь в эмоциях. Они такие насыщенные, что Ноа зажмуривается, сильнее трахая её пальцами, а затем, рыкнув, убирает руку и резко стягивает с Тины штаны. Раздвинув ноги шире, он поцелуями спускается по животу, чуть приподняв её футболку и уделив внимание округлой груди. Возбуждение накрывает густой пеленой. Тина чувствует на клиторе горячее дыхание, а затем ощущает влажный язык, и не может сдержать протяжного стона.
— О, господи, — шепчет она, закрыв глаза и поддаваясь движениям языка. — Боже мой, Ноа. Я не могу.
Тот не спешит, вылизывает Тину медленно, ласково, проникая языком во влагалище и нежно поглаживая пальцем клитор. Прогнувшись в спине, Тина еще шире раздвигает ноги и смотрит на Ноа одурманенным взглядом. Ей кажется, что она сейчас кончит только от оральных ласк, но Ноа не останавливается. К языку добавляются пальцы.
— Ноа, — стонет Тина. — Ноа, вставь в меня член, — умоляет она. — Пожалуйста, я хочу почувствовать твой член.
Глаза Ноа загораются ярко — алым. Он оголяет клыки, а затем и свой член: ровный, увитый венами, толстый обрезанный член. Через секунду Тина чувствует его в себе. Это приятное понимание — Ноа внутри, трахает её резкими толчками, вбивая в матрас. Она дышит рывками, двигая бедрами навстречу движениями, и закидывает ноги ему на поясницу.
Не останавливаясь, Ноа ложится сверху и проводит ладонью по лицу Тины, убирая волосы со лба и щек. Его взгляд такой заботливый, такой внимательный. Ритмичные движения сменяются мягкими, и на фоне этого взгляда всё становится таким хрупким. Ноа в ней, и это до такой степени прекрасно, что просто невыносимо. Ноа так смотрит, и это до такой степени восхитительно, что хочется плакать. Нежность мягкими крыльями щекочет грудь, и Тина громко стонет, выгибается, зажмурив глаза.
Ноа покрывает короткими поцелуями её щеки, шею, ключицы, а дыхание одно на двоих. Тина улетает. Испаряется из этой реальности. Непомерно.
Толчок. Еще один. Следующий.
Один удар сердца. Второй. Третий.
Тина растворяется. Тины здесь нет. Она лишь прижимается к Ноа всем телом, принимая еще глубже. Тот начинает ускоряться, прикусывает белоснежную кожу на плече, оставляя там свою метку, и низко стонет, когда входит до предела. Затем снова и снова.
Перед глазами взрываются звезды. Жидкое тепло по венам и густая эйфория, что накрывает, словно наркотический приход. Они кончают одновременно, сливаясь в горячем поцелуе и роняя стоны в самые губы.
Кажется, это был лучший секс в жизни Тины. Оборотни явно знают толк в отличном трахе.
После душа они засыпают в одной постели, не задавая друг другу предсказуемых вопросов. Например: «Что это было?» или «Что же будем делать дальше?». И дураку понятно, что они не смогут ответить ни на один из них, поэтому и пытаться не стоит. Ноа обнимает Тину, прижимая к своей груди, а Тина утыкается носом в изгиб шеи, вдыхая аромат кожи и еле заметные нотки апельсинового геля для душа. Это кажется таким знакомым, правильным. Это кажется жизненно необходимым. Тина просто решает смириться со своими потребностями и проваливается в сон. Без кошмаров. Без ненависти.
Когда солнечные лучи аккуратно прокрадываются в окно и задевают лицо своими мягкими лапами, Тина открывает глаза и понимает, что осталась одна. Пусто. Ноа нет, а в голове опасение, что всё приснилось или оказалось не таким важным, как хотелось бы изначально. Она поднимается с кровати, даже не зная, куда идти, где искать, что говорить. Произошедшее вчера не входило в планы, поэтому сценарий поведения не разработан, не продуман до мелочей. И Тина обязательно бы поразмышляла над этим, построила алгоритм, если бы не…
Двадцать четыре тома английской литературы на книжной полочке в гостиной, куда она вышла в поисках Ноа. Двадцать четыре тома, что принадлежали матери. Здесь. В этом доме, который ощущается таким родным.
— Ноа?.. — шепчет Тина, пока сознание ей еще принадлежит. — Черт возьми, Ноа…
Щелчок.
Словно переключение тумблера, словно яркий свет после долгой темноты.
— Эй, детка, ты меня звала? — Ноа появляется из коридора, держа в руках две кружки с ароматным кофе. — Всё в порядке?
— Ноа, — на этот раз голос громче, уверенней. Тина поворачивается к нему, а в глазах плотной пеленой стоят слезы. Под клеткой из костей — ураган, сметающий всё на своем пути. Маленькая смерть от резкого осознания. — Ну и скотина же ты…
8. Код: два четыре
Вокруг двоих уже несколько долгих секунд скапливается густая, напряженная тишина. Тина качает головой, хмыкает и подходит к полочкам, где хранится её давний подарок от отца. Она поднимает руку, проводит пальцами по коричневому переплету и оборачивается на Ноа, смотря на него взглядом, в котором виднеется злость, непонимание и боль.
— Так и будешь играть в молчанку? — она хмурится, облизывает губы и вновь отворачивается. — Тогда говорить буду я: мы познакомились, когда ты столкнул меня с пирса в Центральном парке год назад, а потом пригласил на ужин в «Монапе». Я вспомнила тебя, и теперь понимаю, почему этот дом
