Подработка на том свете - Татьяна Геннадьевна Абалова
– Что подметила? – я сделала невинные глаза.
– Что Фер не Радис, если станешь ему дорога, не отпустит.
Я оживилась.
– А было такое, что Радис кого–то отпустил?
– Да, Фер приказал, и младший брат подчинился. Хотя потом до–о–о–олго на него волком смотрел. Несколько веков.
– Ого!
– Вот тебе и ого. Радис тогда Феру сказал, что придет время, и он припомнит ему, как тяжело отпускать любимую. Прав Дисе, схватятся они, если ты допустишь, чтобы Фер в тебя влюбился. Не зря я тебе Ви подсовывала. С ним попроще было бы.
– И как я смогу это спор остановить?
– Как–как? Добровольно уйти из дома.
– Ага. Вариант «так не доставайся же ты никому». А та любимая Радиса отказалась уходить?
– Кто же от любви ангела откажется? Радис ее отпустил, а она все равно вернулась. Настырная.
– И что потом?
– Фер ее соблазнил и брату показал, что ее любовь ничего не стоит. Кто поманил, к тому и переметнулась. Жить долго хотела на всем готовом. И Радиса против брата настраивала, желая власть над домом в свои руки получить.
– А ты откуда все это знаешь? Обитаешь тут от силы век, а говоришь о делах, которые произошли задолго до тебя.
– Дом рассказал. Он все помнит.
– Дом меня к Феру толкает. А Дисе к Радису, – пожаловалась я.
– А я вот к Ви попыталась. Жаль, что не вышло. Сердцем, Шапочка, выбирай.
– А можно я не буду выбирать?
– Со всеми троими спать хочешь? – у Маши глаза полезли на лоб. Мы уже стояли на крыльце дома и вывеска «Последний приют» хорошо освещала повариху.
– Зачем? Как ты советовала, добровольно уйду. Срок подработки скоро кончится. Я здесь только до первого сентября. Мне в университет надо, иначе вышибут за прогулы.
– Вот и запомни это, девонька, – повариха назидательно постучала мне костяшками пальцев по лбу. – И чтобы никаких разговоров «А вдруг я в Фера влюблюсь».
Я только вздохнула.
В холле оказалось прибрано. Мы прошли с Машей на кухню, но и там не осталось следов побоища. Лишь в углу подсобки были свалены в кучу покалеченная мебель (и как умудрились надвое расколоть скамью?), посуда и черепки от горшков. Пионы кто–то заботливый вовсе убрал, чтобы лишний раз не напоминали о предмете безобразной схватки.
– Ты иди к себе, устала небось, – Мария отправилась с инспекцией к ящику с кастрюлями. Выбрала самую большую, протерла ее полотенцем. – Я тесто поставлю. Утром пирогов напеку. Душа просит.
Я отправилась на свой этаж.
На лестнице меня поджидал Фер. Притянул к себе, поцеловал.
Убрав растрепавшиеся пряди с моего лица, ласково провел пальцами по щеке. И все без слов. Я смотрела на демона во все глаза.
– Поздно уже, пора в кровать, - произнесла, наконец.
– В мою или твою? – легкая улыбка скривила его губы. Красивые губы, манящие. Но я помнила разговор с Машей. Зачем становиться причиной ссоры братьев? Да и ведут они себя эгоистично. Сначала меня добьется Фер, потом, в отместку брату, заморочит голову Радис. Он только и ждет. А обо мне и моих чувствах в этом первенстве никто не вспомнит. Как не подумали о той, которую осудили и выперли из дома. Спасибо поварихе, открыла глаза.
– Я к себе. Одна.
Выбралась из кольца рук и пошла дальше. Фер не стал догонять. Я чувствовала его взгляд спиной.
На третьем этаже потопталась у комнаты Ви, но не решилась постучаться. Поздно уже. И на самом деле устала.
Войдя в свой номер, я разделась и долго стояла под душем. В голове крутились мысли о рыжем байкере. Как можно так убиваться по женщине, которой давно нет? Или чувство вины не дает ему покоя? А может, за его странным поведением прячется нечто иное? Какая–то тайна?
Глава 13
Я легла в постель и в блаженстве вытянула ноги. Слишком долгий день, слишком много событий. Если думать обо всем, что произошло, а особенно о Фере, то до утра не уснуть. Чтобы настроиться на сон, потянулась к тумбочке, достала мамину фотографию.
– Спокойной ночи, мамочка, – поцеловала ее почти выцветшее изображение и, поставив на тумбочку под ночник, сложила ладошки под щекой. Закрыла глаза, представив, как мама отвечает: «И тебе спокойной ночи, милая!».
Всегда помогало. Помогло и сегодня.
Мне снилась мама. Но теперь она улыбалась мне не на маковом поле, а в саду среди пионов. Таких же нежно розовых, из каких был сплетен венок. Я пробиралась к ней, ломая цветы. Пионы не хрупкие маки, растут большими кустами, и мне приходилось тяжело.
– Я люблю тебя, дочка, – произнесла одними губами мама, но я поняла ее.
– Подожди, не уходи! – крикнула я, боясь, что она исчезнет. – Мне многое нужно у тебя спросить! Почему ты оставила меня? В прошлый раз ты гуляла среди маков, но мак означает сон, порой вечный сон. Значит, ты умерла? Ты в Раю? Скажи только да или нет!
Мама грустно улыбалась. На ее глазах появились слезы. А чертовы пионы не пускали к ней, и казалось, что расстояние между нами не сокращается, а увеличивается. Я задыхалась от бессилия и густого аромата цветов.
Проснулась на мокрой подушке. Выходит, плакала. Маминой фотографии на тумбочке не было. Я соскочила с кровати, со сна не понимая, куда делась карточка, но вскоре нашла ее под тумбой. В темном углу, похожем на грот.
– Мне срочно нужно в грот! – произнесла я и быстро принялась одеваться. Я знала, что мой сон навеян вчерашними разговорами с Марией, но я должна была убедиться, что скульптура любимой женщины Ви не похожа на маму.
– Ты куда? – Маша похоже ждала меня. Она соскочила с дивана и кинулась наперерез. Я еще не ответила, но она уже знала. – Не ходи туда, не надо. Я дура–дура, прости меня. Наговорила лишнего!
Повариха вдруг рухнула на колени. Уткнувшись в подол моего платья, заплакала.
– Скажи, как звали любимую Ви, – попросила я, подняв глаза к потолку. В моих глазах плескались озера слез, и если бы я опустила голову, то утопила бы в них Машу.
Повариха, отказываясь, помотала головой.
– Я уже заметила, что никто из вас не называл ее
