Седьмая жена инквизитора - Лариса Петровичева
— Джереми, иди. Не бойся, он не кусает.
На негнущихся ногах Джереми приблизился к дворецкому, и я мельком подумал, что в ближайшие пару дней некому будет чистить мою обувь: камердинер явно нуждался в помощи врача. Оборотень обнюхал его лицо, фыркнул и мотнул башкой: не то — Джереми вылетел из столовой с такой скоростью, что обогнал бы любого чемпиона на скачках.
— Клоди? — у Уильяма дрожали руки, но он всеми силами старался сохранять спокойный вид. Ну да, в столовой оборотень, так и что с того? Совершенно нечему удивляться и уж тем более не следует нервничать и плакать от страха. Дело житейское и самое обычное.
Экономка сделала шаг вперед, но Манфред даже принюхиваться не стал — он равнодушно посмотрел на нее и шагнул в сторону кухарки. Эмма издала короткий полувсхлип-полувздох и почти без чувств привалилась к дверному косяку. Оборотень обнюхал ее руки и вдруг зафырчал, заурчал и с грохотом обрушился на пол, приглашая кухарку погладить пузо.
— Маленький, ты кушать хочешь? — едва слышно пролепетала Эмма и объяснила, посмотрев в мою сторону: — От меня же едой пахнет, вот он и… Едулечки дать, маленький?
По столовой прошла волна ветра, Манфред поднялся с пола уже в человеческом виде и, обернувшись ко мне, поведал:
— Ваша милость, все они нормальные. Обычные люди.
Потом он повернулся к Эмме, поцеловал ей руку и почти пропел:
— Едулечки — да. Видите ли, милая красавица, голодный я — ну просто как собака!
Глава 18
Кайя
Потом, после сытного обеда, больше похожего на ранний ужин, Манфред обернулся еще раз — изучил слуг и кучера, но ничего не обнаружил. Евтей, которого оборотень впечатлил до глубины души, спрятался под диваном и бормотал оттуда:
— Вот тебе и псина… Да он зубищами клацнет, так и дух вон! И как это можно додуматься, такую харю в дом пустить! Тут теперь все собачатиной провоняет! Да он небось и по нужде ходит, где придется, а не где велено!
Манфред лишь улыбался на его ворчание да смотрел влюбленным взглядом на кухарку. Сразу было видно, что она покорила его до глубины души. Эмма, светловолосая пышная красавица, еще не до конца пришла в себя после встречи с оборотнем в доме и едва слышно говорила:
— От меня же едой пахнет… вот он и обрадовался. Ты кушай, кушай, не стесняйся.
— С удовольствием! — Манфред сиял, словно майское солнышко. — Из таких дивных ручек я, наверно, и уголь съем!
Курт выглядел разочарованным и усталым. За обедом он нарезал мясо, но не съел ни кусочка — мой муж по отчаянию смотрел куда-то в пустоту, словно пытался найти ответы на все вопросы и никак не мог этого сделать. Когда обед закончился и мы вышли в гостиную провожать оборотня, то я взяла Курта за руку и негромко сказала:
— Это же хорошо. Ты по-прежнему можешь им доверять.
Курт словно бы очнулся от моего голоса — он посмотрел на меня, кивнул и откликнулся:
— Да, но я все же ждал другого. Что все кончится прямо сегодня.
Я понимающе кивнула — чего скрывать, я ждала того же самого. С другой стороны, хорошо, что люди, которые жили в доме, все-таки были людьми, а не чудовищем, которое надело чью-то маску. Мне страшно было представить, что кто-то, переполненный лютой жестокостью, ходит в этом доме и смотрит на меня.
Все равно он был рядом. Иногда мне начинало казаться, что я чувствую его взгляд на затылке.
— Едулечки ему, — пробурчал Евтей, выбираясь из-под дивана после ухода оборотня. — Его бы оглоблей поперек спины, чтобы не пугал! А то псине этой едулечки, а котик голодает, а никому и дела нет! Хоть бы кто мясца кусочек предложил.
Мы с Куртом невольно рассмеялись, до того обиженным и важным выглядел Евтей. До голодающего ему было еще очень далеко: густая шерсть лоснилась, круглая физиономия была свирепой и довольной. Увидев, что от нас не дождешься сочувствия, кот с важным видом отправился на инспекцию кухни, и вскоре мы услышали:
— Я собачьи объедки добирать не намерен. Мне мою собственную порцию, приличную и порядочную, да побыстрее. Вот что вы за народ такой, наверно, и не вспомнили, что котинька тут с голоду умирает!
— Да, вроде бы пока можно успокоиться, — вздохнул Курт. — Все, кого я считаю своими, по-прежнему свои. Чем займешься вечером?
Я только теперь поняла, что уже наступил вечер — мир за окнами обрел густую сиреневую глубину, озаренную золотом фонарей. Обычно в такие зимние вечера мы с Мией отправлялись на прогулку, покупали медовые пряники и, вернувшись домой, устраивали чаепитие со страшными историями на закуску. Курт вряд ли присоединился бы ко мне — страшных историй у него хватало по долгу службы, да и сейчас он выглядел таким осунувшимся и изможденным, что я искренне сказала:
— Пойду прогуляюсь, куплю медовых пряников. А тебе советую полежать, ты бледный.
Курт усмехнулся, но в его глазах по-прежнему были темень и тоска. Что он чувствовал сейчас, когда летунница сидела у него в груди и боялась вырываться на свободу? Черные бабочки раскрывали и закрывали крылья, выделяя яд…
Я поежилась. Захотелось выйти на воздух, проветрить голову, выгнать из нее дурные мысли.
— Ты заботишься обо мне? — поинтересовался Курт, словно хотел проверить собственные мысли на этот счет.
— Конечно. Ты хороший человек, ты мне близок, и дело не только в нашем контракте… — выпалила я и тотчас же захотела стукнуть себя по голове. Как обычно, язык убежал вперед ума, как обычно, из этого не вышло ничего хорошего. Ну да, мой муж по отчаянию хороший человек, мне рядом с ним легко и спокойно и…
Все. Хватит уже, Кайя, возьми себя в руки. Ты думаешь какую-то невыразимую чушь, прекрати.
— Тогда купи пряников и на мою долю, — Курт протянул мне свой кошелек, и ассигнаций в нем хватило бы на покупку пряничной мастерской, не то что пряников. Он с трудом поместился в моей сумочке — закрыв ее, я улыбнулась и быстрым шагом покинула дом, чтобы Курт не успел расспросить, что именно я имела в виду, когда называла его близким.
С другой стороны, почему бы и нет? — думала я, неспешно шагая по идеально расчищенному
