Лето, когда ты была невестой - Анастасия Орлова
— Вот дуролом, не приметил! — раздосадованно вздохнул он, отнимая ладонь от лица. Щеку от виска рассекал глубокий кровоточащий порез, теряясь в густой бороде. Сольгерд достала белоснежный платок и прижала его к ране. Он накрыл пальцы цесаревны своей большой мозолистой ладонью и легонько похлопал по руке.
— Ничего, девочка, это ничего, царапина. Внимательней надо быть. Вон что, видишь! — он зацепил острым концом секиры тонкую, едва заметную нить, растянутую между двумя деревьями. Та блеснула и металлически звякнула, но не порвалась. Приглядевшись, Сольгерд увидела на стволах обрывки огромной, в человеческий рост, паутины.
— Будь она целой, да иди я чутка быстрей, нашинковало бы меня сейчас кубиками, как раз в рагу, — мрачно пошутил полугном, и девушка вздрогнула, представив себе эту картину.
— А где… паук? — с замиранием спросила она. Если паутина была столь ужасающих размеров и свойств, страшно было представить, на что способен её хозяин.
— Какой паук? А, этот? Это не паук. Это сам лес плетёт. Такие вот хлеб-соль для гостей. — Хойбур на мгновение задумался, окинул взглядом остатки паутины, пытаясь утереть кровь со щеки, но только больше её размазал. — Её не так-то легко порвать, большая сила нужна…
— Думаешь, он был здесь? — встрепенулась девушка, но полугном лишь пожал плечом.
— Как знать, может и был. Или не он.
«Но не менее большой и сильный», — мысленно закончила неутешительную фразу цесаревна.
— Почему ты пошёл со мной, Хойбур? — спросила Сольгерд спустя некоторое время.
— А? — полугном обернул к ней раскрасневшееся, покрытое бисером пота лицо в обрамлении растрёпанных волос и бороды.
— Почему ты помогаешь мне?
— А что, есть ещё желающие? — усмехнулся Хойбур.
— Ты не знал ни меня, ни Брегира, чтобы идти сюда и рисковать жизнью.
— Понимаешь, девочка, — Хойбур упёр древко секиры в землю, облокотился на неё скрещенными руками, задумчиво глядя куда-то в сторону, и Сольгерд впервые увидела в нём немолодого, уставшего человека, который вечно бодрится и балагурит, но уже немало пережил, повидал и набил собственные шишки, — есть такие вещи, которые никто не хочет делать. Но кто-то должен. Потому что от этого зависит, будет ли у чьей-то истории продолжение или нет. — Он усмехнулся себе в усы, — а я за то, чтобы хорошие истории длились как можно дольше!
— Но подарив продолжение чьей-то истории, можно ненароком прервать собственную, — мягко заметила Сольгерд.
— Видишь ли, не каждому дана своя Большая-И-Красивая История. У кого-то она поменьше, поскромнее. Но она может стать частью чьей-то Большой-И-Красивой. Что ж отказываться-то? Может, другой истории тебе уж и не предложат, так и останешься — частушкой пьяного крестьянина вместо куплета менестрельской баллады. — В глазах полугнома, от уголков которых разбегались лучики тонких морщинок, блеснули знакомые лукавые искры, — пойдём, что ли? Передохнули и будет! — и он вновь двинулся вперёд.
— Итижты, борода — два уха! — ругнулся Хойбур, остановившись так резко, что Сольгерд едва не налетела на него.
Девушка посмотрела через его плечо, и к горлу подступила тошнота. Ушей было далеко не два: дерево перед ними было сплошь усыпано человеческими ушами разной формы, размера и оттенка кожи. Они росли прямо из ствола, неспешно пульсировали, словно высасывали древесный сок, и чуть шевелились, словно от несуществующего ветерка.
— Что это за… — прошептала Сольгерд не в силах подобрать нужного слова.
— Говорят, лес берёт себе какую-то часть тех, кого сгубил, — так же шёпотом ответил Хойбур, — возможно, оно и есть.
Они аккуратно обошли дерево по большой дуге, и цесаревна ещё долго не могла отвести взгляд от омерзительного зрелища. Она запнулась за корягу и на миг отвлеклась от пугающего дерева, а когда вновь обернулась на него, уловила какое-то движение, будто чья-то тень спряталась за ствол соседнего неохватного исполина. По спине пополз неприятный морозец, будто за ними кто-то наблюдал, а они, в свою очередь, не могли его видеть.
— Хойбур! — тихонько позвала девушка, — там кто-то есть.
Полугном вперился в указанном ею направлении, но, если за ними действительно кто-то наблюдал, он ничем себя не выдал.
— Эй! — слабым голосом окликнула Сольгерд.
— Тшшш! — зашипел Хойбур, — не надо это звать, что бы оно ни было! — прошептал он. — Держись рядом, чтобы я тебя видел. Чем глубже в лес, тем опаснее!
День клонился к вечеру. В сумрачном лесу становилось всё темнее. Наверху, меж густых крон, можно было разобрать, как небо приобретало серо-стальной оттенок. От земли призрачной вуалью поднимался туман, и ощущение, что кто-то смотрит на них из этого тумана, только усиливалось. Сольгерд вглядывалась в тёмные стволы и каждый раз с облегчением убеждалась, что это всего лишь деревья.
Вдруг сквозь тёмную подушку мха под её ногами что-то блеснуло и тут же исчезло. Девушка замерла, вглядываясь в зелень под мысками сапог. Подо мхом, у самой земли, что-то было. Сольгерд присела, пытаясь разглядеть, что там. Сердце колотилось о рёбра с таким грохотом, будто его трясли в пустой железной бочке. Дрожащие пальцы девушки медленно раздвинули сухие веточки. Через открывшийся просвет на неё тревожно моргнул блестящий глаз, смотревший прямо из земли. Глаз заметил цесаревну и явно повеселел, а зрачок хищно расширился. «Ссссмотрю!» — просвистело рядом с её ухом, и девушка завизжала, отпрянув назад, потеряла равновесие и села в мягкий влажный мох.
Хойбур в мгновение ока оказался рядом, тревожно оглядываясь по сторонам, протянул ей руку, помогая подняться.
— Там глаз! В земле! Он смотрит на меня! — выдохнула Сольгерд.
— Ну и шут с ним, — беспокойно отозвался Хойбур приглушённым голосом, — пусть себе смотрит, глазом сильно не укусишь. — Он потянул цесаревну за руку, торопясь увести подальше — её крик мог привлечь кого-нибудь поопасней, но вдруг остановился, загородил её собой и медленно поднял секиру, принимая боевую стойку.
На ближайших к ним деревьях в опускающихся сумерках светились бледные голубоватые лица. Похожие, словно отражения, безжизненные в замершей на них пустоте. Остекленевшие белые глаза с большими чёрными зрачками, застывшая чудовищной маской широкая улыбка, сминающая щёки изогнутой гармошкой, узкая полоска лба со вздёрнутыми дугами редких тонких бровей. Они отделились от стволов и синхронно шагнули к ним —
