Любовница №2358 (СИ) - Семенова Лика

Я не говорила этого даже Кейт, и только теперь начала понимать, как это мучило. Я вновь и вновь задавала себе вопрос: какой он? Но могла ответить лишь тем, что на виду. Консервативный, сдержанный. Порой деспотичный в мелочах. Сейчас мне казалось, что истинное его лицо мне удалось мельком увидеть тогда, перед выходом на прием Торговой Палаты. Когда я узнала, что там будет аль-Зарах. Но это были лишь догадки.

Но еще сильнее мучил другой вопрос. Вопрос, который я не должна позволять себе задавать даже мысленно. Он запретен для меня, потому что на него есть четкий, обусловленный должностными обязанностями ответ.

Кто я для него?

Все усугублялось тем, что я жила в его доме. Теперь мне казалось, что инструкции департамента были не так уж бессмысленны. Обязательство дважды в неделю ночевать в служебной квартире не давало забыться. Каждый должен знать свое место. Так проще. Определенность всегда лучше. Она исключает вопрос: кто я?

Я нервно покачала головой, не желая перебирать ответы. Очень хотелось махнуть рукой, пустить все на самотек. Но я понимала, что эта ядовитая мысль, возникнув, теперь будет преследовать меня неотступно. Колоть, как заноза. Я хотела большего. Жизнь — это не только секс, не только формальности. Думаю, сейчас бы я ответила, что жизнь — это вовсе не это.

Несмотря на поздний час, я была полна решимости дождаться Пола. Хотела выпросить свой кулон. Если получится, если он будет расположен говорить и слушать. Я даже оделась как можно скромнее: шелковая пижама шоколадного оттенка и такой же шелковый халат. Убрала волосы в низкий хвост, смыла макияж. Я хотела просто побыть рядом, просто поговорить. Смотрела в окно, глядя на башню Центрального банка. Обернулась, когда услышала тяжелые шаги на лестнице.

Пол казался уставшим. Вымотанным. Он поднялся и остановился у перил:

— Ты еще не спишь…

Я улыбнулась:

— Хотела дождаться тебя.

Он покачал головой:

— Не сегодня. Я чертовски устал.

Я подошла, помогла снять пиджак:

— Я просто хотела услышать, что ты устал. Вот и все.

Он лишь хмыкнул:

— Как погуляли?

Стало неприятно, будто обдало холодом. Конечно, он все знает, но зачем это подчеркивать, если я сама это не озвучивала?

— Спасибо, замечательно. Я была рада увидеть Кейт.

Пол опустился на полосатый диван прямо здесь, в общей комнате:

— Плесни мне виски, дорогая.

— Конечно.

Я кивнула и поспешила к выдвижному бару. Налила ровно столько, сколько нужно, бросила пару кубиков льда. В консервативности есть своя утилитарность. Все привычно, одинаково, отлажено. Никаких сюрпризов. Какая бутылка, какой стакан, сколько лить, сколько льда добавлять. Не ошибешься. Я подала бокал и опустилась рядом на диван. Я уже знала все эти движения. Как заходит рука, как смыкаются пальцы, как шевелятся губы. Знала, что с начала он всегда делает два глотка через промежуток в пару секунд, и лишь потом опускает бокал. Вдруг стало интересно, что будет, если я налью больше, чем нужно? Или меньше? Или переложу льда?

— Ты доверяешь ей?

Я не сразу поняла вопрос:

— Что?

— Ты доверяешь этой Кейт?

Это прозвучало так внезапно, что я растерялась, не в силах подобрать слова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

37

Я, наконец, улыбнулась и покачала головой, недоумевая:

— Доверяю ли я Кейт?! Конечно! Что за вопрос?

Фирел хлебнул виски, глядя в окно, на ту же башню Центрального банка, опустил бокал:

— Кажется, она живет вдвоем с сыном?

— Да. Чудесный мальчишка.

Пол оторвался от окна, пристально посмотрел мне в лицо. Под этим серым взглядом стало неловко. Я не понимала, как он это делает. Не понимала, как одни и те же глаза могут быть настолько разными. Порой в них будто плясали молнии, электрические разряды, а порой они казались перемороженными и безжизненными, как вековечные льды, в которых погибло все живое.

— Давно она работает на департамент?

Я сцепила пальцы, не в силах скрыть волнение. Если он станет придираться к Кейт — я этого не вынесу. Это слишком.

— Почему тебя так заинтересовала Кейт?

— Я должен знать, с кем ты общаешься.

— Пол… — я даже повысила голос, но тут же осеклась. Я не должна, что бы он не говорил. — Ты хочешь совсем лишить меня личного пространства? Я и так, как на привязи. У меня одна-единственная подруга.

— Я делаю не больше, чем необходимо.

Я тронула его за плечо и уткнулась подбородком, с наслаждением втягивая знакомый запах морозного дерева:

— Пол, порой человек — всего лишь человек. Без темного прошлого и второго дна. Я не могу существовать в вакууме. Оставь мне Кейт, умоляю.

Было бы наивно надеяться, что мои слова растрогали.

— Насколько мисс Мотингейл зависима от департамента?

Я отстранилась, опустила голову:

— Ты ведь наверняка уже сам знаешь все ответы. Работа в департаменте — ее единственный доход. Она в одиночку поднимает ребенка. Разве это так важно? Она хороший друг.

Фирел допил виски единым глотком, какое-то время сосредоточенно молчал:

— Хороший друг — тот, кто способен помочь, когда нужна помощь. Остальное — лишь название. Пустой треп за выпивкой — это не дружба. Прогулки в парке — тоже не дружба. — Он протянул мне пустой бокал: — Плесни еще.

Я промолчала. Прошла к бару, украдкой посматривая на него. Что его разозлило? То, что я назвала Кейт подругой? Я положила лед, подала бокал. Забралась на диван с ногами и снова уткнулась в его плечо:

— Она поможет, Пол. Уверяю тебя. Если понадобится — она всегда поможет.

— Как можно ручаться за другого человека? Когда даже за себя поручиться не в состоянии.

Он криво улыбнулся, но улыбка была похожа на злобный оскал. Мне оставалось лишь гадать, на кого он так злился. Не на меня, не на Кейт. Создавалось впечатление, что он говорил сам с собой об одному ему понятных вещах.

Я провела кончиками пальцев по его шершавой к ночи щеке:

— У тебя есть друзья, Пол?

Казалось, я преступаю черту, вторгаюсь в его личное пространство. Я была готова к тому, что он отшвырнет меня за невидимые границы. Но он неожиданно подался навстречу моим пальцам, как пес, который тянется за лаской:

— Моя должность не дает таких поблажек. Друзья — это роскошь.

— Но ведь ты не всегда был советником дипломатического ведомства.

Он снова приложился к бокалу:

— Не всегда. Но это совсем не значит, что я мог быть кому-то хорошим другом. Это свойство души. И далеко не каждая душа на это способна. Моя оказалась слишком мелкой.

Я обхватила его руку, прижалась:

— Почему мне кажется, что ты несправедлив к себе?

— Потому что ты меня не знаешь.

Показалось, я услышала в голосе сожаление. Или почудилось, потому что я очень хотела услышать сожаление. Хотелось ответить, что он не позволяет мне узнать себя, но я решила, что сейчас это слишком. Он едва ли стерпит.

Мне было хорошо просто от того, что я сидела рядом, прижавшись. Слышала, как ровно колотится его сердце. Блуждающие лампы разливали над нами мягкий свет, за панорамным окном пестрел огнями ночной Каварин.

Все было почти по-настоящему, если вообразить.

Если вообразить.

Мне мучительно хотелось задать ему один вопрос, на который, я точно знала, не получу ответа. Или правдивого ответа.

Почему он один?

Даже если у него самый отвратительный на свете характер, к такому статусному мужчине просто обязана была прилепиться гибкая беспринципная женщина. Но если ему позволили выписать компаньонку, значит такой не нашлось. Или он вправду невыносим? Надеюсь, спрошу как-нибудь потом, когда мы станем хоть немного ближе. Если станем. Сегодня программа максимум — вернуть отцовский кулон.

Момент показался мне подходящим. Я прижалась, поглаживая его шею:

— Пол, могу я попросить тебя кое о чем?

— Смотря о чем.

— Помнишь, ты забрал мой кулон? Тогда, в ресторане.