Снежная стая (СИ) - Ремезова Любовь

К тому времени у меня уже были мысли, кто безобразит в моем лесу. И коль верны они были, то не ждало бы дерзнувшего пройтись по тому следу ничего хорошего. Да и худого более не ждало бы — смертушка, она, как водиться, все отсекает.

Сама я исправно обходила дозором свои угодья. Один раз подняла недельной давности след, выведший на поляну посередь Леса, да там и оборвавшийся, вдругорядь нашла брошенную лежку под старой елкою — но тем везение мое и ограничилась. Затирать след мой недруг умел — лучше не надобно. От обиды на неудачи, наведалась к Беличьему Куту. И хоть не верилось мне, что может нелюдимый молчун-коваль допустить своею волею к себе в дом чужака, но все ж проверила, порядку ради.

К Неклюдову подворью подойти смогла чуть ближе, чем на перестрел. Только лишь миновала границу последних деревьев, с которых начиналась росчисть, как повеяло на меня жаром. Нестерпимым, пробирающим до самых поджилок. Помстилось, что ещё шаг — и вспыхну. Возьмется алым полымем мой снег, и утеку я ручьем, талой водой. В глубокие сугробы, в промерзлую землю.

Отступилась.

Помотала головой, выгоняя из нее яростный жар кузнечного горна, запах раскаленного железа.

Ну, проверила — здесь все в порядке!

Неклюд сам метил знаменем деревья, его хутор от Седого Леса в кольцо берущие. Сам и наговоры клал. И про меня он хорошо ведал, а до меня — про старого вожака, а до него… Снежная стая в этих краях не мною началась. И ковалю, что огню брат родный, дивно было бы не уметь уберечься.

Совсем уже ради очистки совести обошла беличьий хутор широким кругом, под неодобрительное цоконье огневок-старожилок, разве что не взрывая носом снег — но так ничего и не нашла. Истоптанный снег пах Неклюдом, его чадами и домодчадцами. И все. Чужие здесь не хаживали.

Обойдя хутор по кругу да и выйдя к собственному следу, я вздохнула с немалым облегчением, да и убралась из негостеприимного места подобру-поздорову. Ну его, коваля, мало мне иных хлопот, еще и с ним лаяться…

Колдун со товарищи тоже не на полатях почивал, а шерстил-прочесывал Седой Лес частым бреднем. Искал меня с тем же старанием, с коим я супротивника своего искала. В иной день я не отказывала себе в том, чтобы доставить дорогим гостям радость малую — являла им себя, во всей своей красе. Гости исправно радовались.

Особливо же они радовались, когда я, озлившись разом на всех шастающих по моим владениям магов, призвала снежную стаю, да и пошла на них немирьем.

Жаль, что мечта моя заветная — извалять Колдуна в снегу, как давеча, не сбылась. Вдругорядь на мои уловки Горд не поддался. Но, все ж таки, я хоть душу отвела, налетая стаей на мага с ближниками то с одной стороны, то с другой, заворачивая снег белой круговертью да издевательски хохоча. Жаль, жути на них нагнать не в силах. С этой напастью любой мало-мальски годный чародей совладает.

Словом, хорошо мое время текло, привольно. Радостно мне в Седом Лесу было, что светлым днем, что глухой ночью. Одни лишь колдуны меня тревожили, оба-два. Ибо ведомо мне стало, что дядьки Ждана постоялец стал по селищам нашим поезживать, честной люд расспрашивать. И ладно бы, окаянный, про брата своего спрощал, так нет ведь. Расспросы его были про одну девку скандальную, в зиму с мужем замирившуюся, да и воротившуюся к нему от дальних родовичей.

Так что, ныне я в сомнениях пребывала — которого из двоих мерзких колдунишек в первый черед загрызть?

А покуда не выбрала, на всяк случай того, второго искала. А то ведь, мало ли? Может статься, взгляну я на него — и сходу определюсь!

…а коли ошибусь в выборе, так Колдуна искать не надо, где его обиталище ныне всем ведомо.

Горячий пар вкусно пах чем-то знакомым, сытным. Хлебным. А ещё кедровыми бревнами, из коих сложена была Яринкина баня, березовыми да еловыми вениками, травами. Душицей, ромашкой, чабрецом…

Я не мерзну, но под настроение охотно греюсь.

Я шевельнула ноздрями, втягивая духмяный прогретый воздух. Точно так же, как, не чувствуя голода, я все едино не откажусь от удобного случая приложиться к человеческой еде.

Опустив голову на полок, я снова расслабила тело, льнущее к разогретому дереву. Разомлев от жара, ленилась даже вслушиваться в негромкий подружкин голос. Да и что вслушиваться? Кабы удалось узнать что важное, она бы сразу сказала.

К травнице я наведалась во исполнение давнего обещания, за вестями, ну и так, просто… Общения возжелалось. Вот и заявилась после очередной метели. Дождалась на опушке, пока луна высоко взойдет, и просочилась в селище серебристой поземкой, прижимаясь к самой земле, прячась за вздохами ветра, чутко прислушиваясь ко всякому звуку. Укрывшись за срубом бани, встала на четыре лапы, а там уж и на две ноги поднялась, да и проскользнула за давно знакомую, потемневшую от возраста дверь.

Ярина, как и обещалась, ждала. В предбаннике было тепло — баню протопили в заблаговременьи. И сейчас, млея от подзабытого живого тепла, я думала об этом с сонной благодарностью.

Такую от, разомлевшую, меня и застала отворившаяся дверь, впуская в в щедрое тепло холодный воздух и пришлых магов-охотников. Я верткой змеей соскользнула с полока, вскочила на ноги — да так и замерла, настороженным зверем, что готов во всякий миг порскнуть в любую сторону.

Колдун глядел молча, и взгляд у него был страшный. Так и чудилось, что сейчас мечом, долгой полосой злого железа, наотмашь рубанет, аль комком огненным запустит. А то и вовсе — кулаком простецки попотчует. Но охотник только молча смотрел. А на душе было так гадостно, что само собой подумалось — лучше бы ударил.

Эльф, как вошел, сразу в угол отступил, и теперь почти не виден был, в густых банных тенях. Мальчишка проворуч от Колдуна замер, с лица его стекло уверенное да простодушное выражение, и глядел он изумленно и насторожено. Но не страшился. А если страшился — то самую малость.

Эх, молодость-молодость, до чего ж ты самоуверенна! Ну, еще б — ему ли, отважному, девки голой бояться?

Серый-то умней, он, хоть в мыльню не вошел, в предбаннике остался, но чуялась в нем готовность в любой миг отбить нападение и ударить ответно. А вот рожа — каменная, что и всегда…

Магичка же смотрела спокойно, с любопытством. Да только видела не человека, а загадку занятную. И оттого была для меня ноне опасней всех — тот, кто в тебе человека не видит, тот что угодно сотворить может. Ни жалость, ни сострадание его не остановит.

И, хоть пребывала я последний пяток лет в шкуре не совсем, чтоб человеческой, а все ж человеком себя, как прежде, числила. Оттого и тошно было вдвойне взгляды такие видеть.

Коли выпадет силой пробиваться — она первая полечь должна. Так сама себе сказала, да и снова взглядом в Колдуна вперилась.

— Вот, значит, как. — Колдун, вроде совсем с собой совладал — даже голос ровен стал. Вяз он, низкий, тяжелый, в душном банном пару — у меня мурашки по спине голой бежали. Гнул к деревянному полу, гладкому да влажному, словно груз невмерный на плечи ложился.

Я плечом голым дернула — а коли и так? И посмотрела на него независимо, с вызовом. И руками прикрываться перестала, выпрямилась, подбородок вздернула.

Колдун взгляда не отвел, а я… А мне вдруг сделалось все едино — пусть хоть прямо тут убивает! Шагнула вперед, мимо него боком протиснулась — Колдун и не дернулся, а вот Серый в предбаннике подобрался, ровно зверь лесной перед прыжком. Верно, думал, побегу.

Я же рубаху свою подхватила — срам прикрыть. Хоть и было мне одинаково, что в одеже, что нагишом бой принять, но…

Негоже то девке, наготой перед всяким светить.

В молчании натянула липнущую к мокрому телу рубаху. А выныривая из широкого ворота, поймала вдруг взгляд, которым лекарка эльфа попотчевала — ровно ножом пырнула.

Ну, может, и впрямь он Колдуну нашептал, что за гостья к травнице ныне наведалась, да чего уж теперь?

Поздно стращать.

Колдун взглядом окрест повел, да и велел:

— В избу. И не дурить.

И то верно. Не в жарко протопленной бане, где спертый дух кружит голову, разговоры разговаривать. Тем паче — такие. Во дворе маги лекарку ненавязчиво от меня оттеснили, а та и противиться не стала — зыркнула исподлобья, да и вперед всех ушла. Меня же в кольцо взяли. Боялись, что брошусь? Ждали?