Узница гаргульи - Кэти Роберт
Это мгновение наедине с Грейс отвратительно и ужасно, но оно настоящее. А что, если я так сильно ее разозлил, что она меня убьет? Ей придется с этим жить. Не мне.
– А то, может, мы и правда проверим, можно ли тебя сжечь. – Ее едва не трясет от злости. Прекрасное зрелище.
Огонь меня не пугает: у гаргулий такая кожа, что мы почти не ощущаем изменений температуры. Грейс опасна, но я хочу верить, что ее новая игра не причинит мне непоправимого вреда и, возможно, понравится нам обоим. Хочет ли она этого? Не знаю. Но я – да. Это нездорово, но мне плевать.
– Сайлас. – Мне почти не приходится повышать голос. Знаю, что он стоит где-то рядом с дверью. Чувствую его присутствие, его любопытство и волнение, заметное краем глаза.
Повар приходит через несколько секунд, и я признателен за то, что он, похоже, не подслушивал.
– Вы готовы ужинать?
– Думаю, мы перейдем сразу к десерту. Принеси, пожалуйста, спички, масло и те маленькие милые зефирки, которые ты сегодня приготовил. – Они мягкие, вязкие и должны хорошо гореть.
Надо отдать ему должное, Сайлас не мешкает, хотя я улавливаю в его энергии еще больше беспокойства, когда он уходит. Но когда поворачиваюсь к Грейс, в ней беспокойства нет вовсе. Она с подозрением прищуривает глаза.
– Что ты задумал?
– После знакомства ты спросила, можно ли меня сжечь. Давай выясним это сейчас. – Я наклоняюсь, упираюсь локтями в стол и взглядом призываю ее отступить. – Возможно, тебе нравится со мной трахаться, но не делай вид, будто тебе нравлюсь я и ты не жаждешь отделаться от меня, чтобы быстрее отправиться за своей бедной мертвой матерью. Так подожги меня, Грейс. Если тебе вообще нужны какие-то ответы. Может, ты просто такая же трусиха, как и я. В конце концов, я ведь твое зеркало.
Глава 18
Грейс
Чертова безмозглая гаргулья! После сцены в кабинете он так ничего и не понял. И у меня нет слов, чтобы до него достучаться, нет времени и уж точно нет терпения.
И как он смеет попрекать меня моей уязвимостью? Я не обязана быть с ним откровенной. Да, я не открыла всей правды, но даже в сказанном могла не признаваться. Вот и хорошо, что он не знает всего обо мне и моей семье. Если так он отплачивает за уязвимость, лучше ее вообще не показывать.
А теперь он собирается использовать меня, чтобы навредить себе.
Мы оба молчим, когда Сайлас возвращается в комнату с небольшим подносом в руках. Мешкает мгновение, а потом ставит его на середину стола, между нами. На подносе искусно разложены круглая коробочка со спичками, небольшой соусник, судя по всему, с маслом, и пышные квадратные зефирки, выложенные пирамидкой. Он молча выходит.
Мне хотелось бы верить, что Брэм блефует, но я уже довольно хорошо знаю его и понимаю, что это не так. Беда в том, что у него напрочь отсутствует чувство самосохранения, и с ним опасно играть в такие игры. Можкт быть, конечно, все будет хорошо. А может быть, он погибнет прямо на моих глазах. От этого осознания ярость разгорается еще сильнее. И он еще намекает, что эгоистка тут я? Я не рассчитываю на искреннюю заботу с его стороны (во всяком случае, мне так кажется), но такая жестокость невыносима. Надо уйти. Да, так и сделаю прямо сейчас.
Но я не ухожу.
Остаюсь на месте и тянусь за коробком спичек. Глядя Брэму в глаза, откидываюсь на спинку стула и прижимаю спичку средним пальцем к столешнице. Она каменная, а значит, об нее получится высечь искру. Чиркаю и щелчком отправляю спичку к нему. Она загорается в полете, падает в тарелку Брэма и с тихим шипением догорает.
– Прелестный блеф. Но не думаю, что тебе правда хватит смелости это сделать. – Он берет емкость с маслом и выливает себе на грудь. Знаю, что надо отвести взгляд, но все равно невольно смотрю, как масло стекает к его талии. Помню, каково ощущать это прекрасное тело под моим.
Нет, нельзя позволять ярости брать верх. Утрата контроля не принесет ничего хорошего, только боль.
Тянусь за следующей спичкой. Мы играем в игру «кто струсит первым», которая может иметь смертельные последствия. Это нездорово и ярко свидетельствует о том, что мы ужасная пара. У нас обоих нет тормозов, чтобы остановиться этот несущийся поезд. Мне невыносима мысль о том, что он снова назовет меня трусихой. Более того, какая-то темная часть меня желает проучить его, доказать, что на самом деле он вовсе не хочет умирать.
Бросаю в него еще спичку. Она падает на салфетку возле его тарелки, и мы оба молча наблюдаем за разгорающимся пламенем. Потом Брэм поднимает на меня глаза и дерзко улыбается.
– Уверен, ты можешь лучше. Иначе мы проведем здесь всю ночь.
Я не самый нормальный человек. Знала это с тех пор, как поняла, что моя семья не такая, как другие. Если во мне и была хоть капля доброты и чувства самосохранения, все это искоренили тренировками еще до того, как я узнала значение этих слов, Нормальные люди не прибегают к насилию как к первому решению любой проблемы. Нормальные люди не смогут уснуть, если лишат кого-то жизни, и неважно, случайно или специально. Нормальные люди… Впрочем, я не нормальная. Никогда такой не была.
Бросаю в него третью спичку.
Эта падает прямо ему на колени. В ужасе смотрю, как пламя поднимается по его груди. Запоздало осознаю, что невольно вскочила на ноги и схватилась за кубок с водой, и только тогда до меня доходит.
Брэм не шелохнулся. Даже не вздрогнул. Он не корчится от боли и не кричит. Просто сидит и смотрит на меня с самодовольной ухмылкой. Видимо, гаргульи и правда не горят. Сквозь языки пламени вижу, как он сверкнул зубами.
– Тебе понравилось?
– Нет. Я просто тебе подыграла. – Беру зефирку и накалываю ее на длинную вилку. Опираюсь бедром о стол и наклоняюсь, чтобы дотянуться до пламени на его теле. У меня дрожат руки? Кажется, я вся дрожу. Но только не мой голос. Он звучит на удивление спокойно, когда я заговариваю: – А тебе нравится? И зачем все это?
Брэм, этот сукин сын, смеется, а пламя медленно гаснет.
У меня внутри что-то щелкает. Я залезаю на стол и засовываю
