Цветок вампира - аконит - Мокашь Лили

— Обязан помочь затравить новенькую, выставив её посмешищем? Что они тебе пообещали? Рекламу для магазина папочки, вставленную в ролик?

Каримов безмолвно открыл рот, смотря, то на меня, широко раскрытыми глазами, то на нечто позади меня. Желая понять, на что то и дело обращает внимание Ник, я обернулась и увидела машину Смирнова. Она всё также стояла на подъездной дорожке, а водитель без стеснения наблюдал за нами.

— Ася, — Ник дотронулся до моего плеча, призывая обратить внимание на него: — Какая травля? Какая реклама? Ася, о чём ты?

Резким движением, я сбросила его руку с плеча:

— Очевидно, неудавшаяся.

Вся скоплённая обида и злоба были вложенные в эти слова. Предательство отдавало горечью во рту. Хотелось расплакаться прямо здесь, посреди дороги, но я не хотела доставлять удовольствие двум заигравшимся мальчишка, а потому уверенным шагом направилась к подъезду. Дверь за мной оглушительно захлопнулась, подарив спасительную тишину. Не находя больше в себе сил, я села на ступеньки и заплакала.

Не знаю сколько я просидела в сыром тёмном подъезде, предаваясь рыданиям. Казалось, вместе с этими слезами наружу вылилось все обиды и невзгоды за прошедшую пару месяцев. Точно инородный предмет, Ксертонь отвергала меня с самого приезда, не позволяя ни узнать себя, ни хотя бы попытаться сблизиться. Казалось, все зачатки доброго и хорошего, оборвались в один день. Дружба, которой я дорожила, и которая, как мне казалось, могла перерасти в нечто большее, обернулась предательством. С девушками в классе я едва находила общий язык, но, сказать по правде, это казалось нормальным: в Ростове близких подруг у меня тоже не было. Начиная с седьмого класса я отдалилась от всех, с кем дружила с детства, просто не успевая за изменениями, которые безжалостно наступали на пятки, твердя, что мне нет места в этом новом витке взросления. Наверное, именно про таких, как я, говорят «родилась не в то время».

Утерев слёзы и я поднялась в квартиру. Стоило только открыть дверь, как с порога меня встретил пленяющий аромат блинов. С кухни доносилось шипение масла и неразборчивые голоса из телевизора. Должно быть, Костя фоново слушал новости во время готовки или смотрел какую передачу. Неужели он в хорошем настроении?

Сняв обувь и повесив куртку на крючок, я заглянула в зеркало. Для человека, который уже дважды плакал за день, лицо казалось вполне свежим. Удивительно.

Пригладив непослушные волосы, которые от лесной влажности завились ещё сильнее, я мелкими щипками прошлась по лицу, придавая румянец, будто только вернулась с улицы. Расправив плечи, я одёрнула книзу кофту и глубоко вдохнула, готовая ко всему — этот день уже просто не мог стать хуже, а значит и переживать было напрасно.

Пройдя в кухню, я застала Костю, стоящим за плитой. Через плечо у отца было переброшенное полотенце. Подхватив сковородку за ручку, Костя ловким движением заставил блинчик перевернуться на другую сторону. Когда ещё влажное тесто соприкоснулось с пылающей поверхностью от сковородки пошёл пар, а шипение стало громче. Всегда думала, что кулинарные способности Кости заканчивается на жарке яичницы или, на худой конец, разводимой водой каше. Я прислонилась к стене, обняв себя руками, насколько это было возможно, и молча наблюдала, как один за другим румяный блин отправляется к другим на тарелку.

— Ты чего там притихла? — сказал отец, на мгновение полуобернувшись: — Доставай из холодильника масло и смазывай блины.

Я сделала, как он просил. Встав сбоку от Кости, я пододвинула к себе тарелку с блинами и принялась промазывать один за другим с помощью ножа с полукруглым концом. Намасленные блины отправлялись на другую тарелку. Как только у Кости был готов очередной горячий диск, он отправлял его к уже смазанным собратьям, и я тут же принималась за свою часть работы.

— Мария звонила, — осторожно начал он и остановился, наблюдая за моей реакцией. Я старалась не подать вида, сосредоточившись на уникальном узоре блина, что ожидал своей очереди.

— Мы поговорили обо всей этой ситуации с маньяком в городе, о твоей безопасности. Долго говорили. Раза два даже успели поругаться, — Костя мечтательно улыбнулся, точно подобные разговоры с мамой, напоминали ему о прошедших днях совместной жизни. – Она предположила, чтобы ты вернулась в ноябре в Ростов. Если это то, что тебе нужно, я не стану препятствовать. Наоборот, буду только рад, если местные опасности останутся здесь, и перестанут нависать над головой моей дочери.

Он запнулся, будто каждое слово отнимало у него много сил. Плечи чуть осунулись, а последний блин пригорел.

— Ах ты… — раздосадовано произнёс Костя и с усилием отделил лопаткой пострадавшего от сковородки. Подбросив блин на вершину стопки собратьев, отец достал тарелки и приборы. Последовав его примеру, я смазала последний блин и осторожно подхватила тарелку обеими руками, после чего отнесла к столу. Хлопнула дверца холодильника, и через мгновение Костя оказался рядом со мной на диване, прижимая к себе банку сгущенки, клубничного варенья и мёда. В нашей семье все любили только сладкие начинки.

Потянувшись к блинной стопке, отец отсчитал три штуки и переложил на свою тарелку. Я стянула с верхушки только один и щедро залила на тарелке вареньем, даже не думая отмерять ложкой: лила прямо из банки, смотря, как красиво тянется вязкая жидкость.

— Прямо как в детстве, — сказала я вслух и улыбнулась. Костя по-отечески потрепал меня в ответ по голове.

— Слушай, с утра, — осторожно начал он: — Я погорячился. Сам был молодым и понимаю, правда понимаю, как тебе хочется веселиться. Свободы, в конце концов. Но я… я просто не могу этого тебе сейчас дать. Не представляю, как смогу простить, если с тобой что-нибудь случится.

Подобные речи от отца звучали неоднократно, за тем исключением, что сейчас голос звучал мягче, а слова осмотрительнее. Я понимала, что всё сказанное призвано успокоить. Объяснить мне важность принятие таких решений и примирить с реальностью, но я не могла, даже теперь, когда Ксертонь разочаровала меня полностью. С чего я вообще решила, что смогу жить здесь? Построить какое-то будущее. Ксертонь ничуть не лучше Ростова, если подумать. Во всяком случае там я не была ограничена в перемещениях: мать куда проще относилась к этому, позволяя быть взрослой, принимать свои решения. Рядом с отцом я вновь чувствовала себя тринадцатилетней девчонкой и это было неправильно. Мне было семнадцать и уже меньше, чем через год, я даже юридически буду целиком и полностью отвечать за свою жизнь. Как я могу освоиться в мире, если держать меня под хрустальным колпаком?

— Я долго думал. В том числе, вместе с твоей матерью, — продолжал отец: — И, кажется, нашёл выход. Во всяком случае компромисс до конца этого месяца, пока Мария сама не вернётся в Ростов, а там ты будешь вольна выбирать: уехать к матери или же остаться здесь, в Ксертони. Сын доктора Смирнова сказал, что ты можешь приезжать к ним в поместье, когда захочешь. Это достаточно удалённая и, тем более – частная территория. Эдуард согласен привозить и увозить по договорённости, а сомнений в их системе охраны у меня нет: знаю какая она навороченная у музея. Ты могла бы так общаться сразу с пятью ровесниками. Считай, уже большая дружная компания. Что скажешь?

Я поперхнулась блином, когда речь зашла об Эдуарде.

— Мы не друзья, — откашлявшись, ответила я и пошла на кухню за водой.

— Так, будете! — Костя говорил с таким энтузиазмом, что мне оставалось только позавидовать: — Только представь, сколько нового ребята могут рассказать тебе о городе, о прошлом Ксертони. Кому, как не семье основателей о таком знать. Плюс, их же там аж пятеро: наверняка с кем-то да найдутся общие темы для разговоров. Попробуй хотя бы разок, а потом отказывайся.

— Уже попробовала, — мрачно пробормотала я, возвращаясь к столу: — Они не такие классные, как тебе кажется.

Отец пожал плечами и не согласился:

— Вполне себе классные. Мне часто приходится пересекаться по работе с их отцом, доктором Смирновым. Кто-нибудь из детей частенько околачивается в его практике, помогая. Эдуард — очень смышлёный парень для своего возраста, даже рентгены уже отлично читает.