Жена колдуна — сама ведьма - Карина Иноземцева
— Повторяй за мной, — вмиг охрипшим голосом зашептала я. — Траян — брат мой родной, направь силу мою к истоку.
— Траян — брат мой родной, направь силу мою к истоку.
— Заживи рану силой моей и не дай крови пропасть.
Мужчина не сдерживался, а говорил так как речь бежит. Сила его оплетала меня и заставляла сладко жмурится. Мышцы мои нервно подрагивали, а кровь сладко застывала от слов. Он питал меня собой.
— Все. Можешь надевать мешочек, — блаженный стон вырвался из моего нутра и всколыхнул пламя во взгляде родном.
Радим вздрогнул, уловив ответную реакцию моего слабенького дара.
На его лице появился интерес. Сначала слабенький, едва уловимый, но через миг он азартом вспыхнул в его взгляде.
— Можно? — он придвинулся ко мне и вжался в мое плечо.
Его губы были очень близко и я совсем обо всем забыла.
Теплое дыхание опалило щеку, а настойчивые губы в невинном поцелуе замерли на моих губах.
Его пламя встретилось с моим огоньком, его буря — с моим порывом ветра, его цунами — с моим ручейком, его землятресение — с моим спокойным полем... сила замерла, "присмотрелась", "попробовала" и переплелась. Как веревка вьется из многих нитей, так и наши силы закружились в едином порыве. Мой ручеек стал наполняться и вскоре стал рекой, а порыв ветра разогнался и принялся пригибать траву на спокойном поле к земле. Он наполнял меня, а я его.
Мы стали одним порывом, одним дыханием, одним сердцебиением.
Я впервые ощущала полное единение и мне казалось что тону от одного невинного поцелуя.
Внезапно завизжала дочь.
С выпученными глазами, она вновь перешла на утробный крик переходящий в свист.
— Испуг вновь надо выливать, — принялась я укачивать дочь. — Моих сил на это не хватит. Она тоже ведунья и моя сила для нее слишком слаба.
— Я могу помочь! — взволновано предложил колдун и... его сила хлынула, как лавина с гор.
Лавка подо мной треснула, накренилась и упала, едва не уронив меня. Вся посуда взорвалась тысячью осколками, дрогнули стекла в окнах, задрожал дом.
Отойдя от первого шока на показательное выступление, я сглотнула и посмотрела на вмиг притихшую Марьяшу. Она смотрела на Радима во все глаза и икала от переизбытка плача на сегодняшний день.
— В этом ритуале силу размеренно надо давать, — заикаясь, посмотрела в глаза Радиму. — Ты так не умеешь, навредить можешь.
Он посмотрел на мою перебинтованную руку. Явно намекает, что уже кое-что умеет.
— Ты не заживил раны, а лишь очистил мою кровь, чтобы не загноилось. На лечение надо силу умеренно подавать. Ты пока так не умеешь. Если хочешь, научу.
Радим резко встал. Надел на себя мешочек и подошел к разбитым черепкам.
— Митора в бане закрыл. Должен отойти, — не повернулся он ко мне лицом. — Завтра переведу его в его место.
— Ему нужен сильный колдун, чтобы проклятье снять. И живое тело молодого волка, — погладила я свою смолкшую дочь. Ее вновь клонило в сон. — Попробую поспать. И Ульянку наконец со двора пусти.
Мужчина повернулся с немым вопросом на лице.
— Она заглянула и тут же спряталась. Ты в это время рану мою обрабатывал и пальцы целовал, — улыбнулась я. — Ты ее смутил.
Радим улыбнулся.
19
Дни потянулись, как самые низкие осенние тучи, которые касаются крон деревьев и роняют снег на стылую землю.
Марьянка потеряла покой. Ее испуг не проходил, моих сил она не чувствовала. Плакала денно и нощно. Если не плакала то спала, вымотанная часовой истерикой. Я не спускала дочь с рук, хотя ощущала что скоро мои силы иссякнут. Моих сил хватало лишь на успокоение ребенка. Но не на ее полное излечение. Ее страх был ощутимым, настоящим и поглощающим. Она поглощала меня, действуя на самые тонкие и чувственные нотки материнской души.
На второй день бедствия я поняла что несправляюсь. Новое выливание испуга не помогло, Марьянка продолжила кричать несвоим голосом. В этот момент я зырыдала вместе с ней. Вжалась в ее маленькое тельце и начала призывать своих прародителей — богов, умоляя мне помочь.
Ульянка сдалась еще раньше. К вечеру первого дня она сама начала тихо плакать и теперь боялась не только упоминания Митора, но и самого Радима видеть не могла.
Радим вместе с нами потерял сон и покой. Я ждала когда он выйдет из себя или начнет пить. Ждала его срыва, ожидала бури, но ничего пугающего не было. Лишь серые свинцовые тучи повисли над нашим селеньем. А он старался не потеряться среди женских слез и был предельно собран.
— Староста приходил, — в момент тишины подошел ко мне Радим. — Спрашивал о нас.
Муж перебирал грибы, которые занесли местные девочки. Узнав, что вся женская часть и Митор заболели в доме у зодчего, нам стали "помогать". Радим всех вежливо отправлял по домам.
Но это не спасало меня от мучительных мыслей о Миторе и Марьяне, которые нужлались в силе колдовской как никто другой. В моменты просветления своего разума я просила Радима сходить в лес и привезти во двор живого молодого волчонка для Митора. Но если честно, сама не понимала как и что я буду делать со зверем и как его можно поймать. Волки ведь стаей ходят и своих защищают.
Мозг отказывался думать рационально, особенно когда дочка осипшим голосом выла, уставившись в стену и не реагируя ни на одно мое заклятие. В те моменты я плакала, прижав ее к себе, и молила прадедов своих сниспослать мне лучший вариант выхода из ситуации. А потом мы вместе с Марьяной забывались мимолетным сном.
Мне снилась деревня из детства, будто сказ из уст старожил рода, ее образ наполнял мой разум.
Дед Тихон стругает из дерева фигурки животных и тихо что-то рассказывает братцу. А тот елозит по лавке, да губы недовольно надувает. Отец вновь в город ушел, а нас со старшим рода оставили, чтобы в лес не убежали. Но сейчас весна.
Природа зовет молодого колдуна, а силы пробуждаются. Но нельзя братцу вести себя как обычному мелкому мальчишке. Строго обучают будущего продолжителя рода и носителя силы древней. Мне волосы стригут, а брату слово молвить запрещают. Только в лесу для него есть воля и простор, там он может говорить ведь Матушка Природа все стерпит, всех приветит.
