Перепрошит тобой - Жаклин Хайд
День пиздень. Это первый день, когда я одна за больше чем месяц, и я не могу дождаться, когда вернусь домой. Все начиналось как простая поездка к бабушке на пару недель, пока она не встанет на ноги или хотя бы не посетит врача, но шесть недель спустя она просто спокойно умерла во сне, а я осталась тут одна, разгребая последствия. Все как обычно.
Телефон завибрировал на диванной подушке, и я увидела сообщение из ветеринарной клиники: мой кот Эдгар Аллан Лапочка готов, его можно забирать.
В носках скольжу по гладкому паркету и едва не врезаюсь лицом в дверной косяк, мчась обратно в кабинет деда и цепляясь руками за дверную ручку, чтобы не упасть…
Хватаю штаны из кучки за письменным столом и натягиваю их, подпрыгивая, чтобы втиснуть мягкий животик под пояс, потом запихиваю телефон в задний карман.
Иду в переднюю гостиную, на ходу подбирая клатч-кошелек и все, что нужно для выписки Эдгара, потом запихиваю ноги в кеды и морщусь, потому что ненавижу обувь.
На выходе беру переноску за короткую ручку, проверяю, лежит ли внутри мягкое одеялко, запираю дверь и спускаюсь по ступенькам на шумную улицу.
Эдгар — мой большой серый рэгдолл10 — за последние полгода несколько раз сбегал из моей квартиры, а теперь и из этого таунхауса. В последний раз пришлось искать его несколько часов — этот мелкий засранец выскакивает за дверь как воришка при каждом удобном случае. Ветеринар сегодня утром уверил меня, что кастрация — лучшее решение. Так Эдгар не только перестанет сбегать, но и не станет очень красивым папашей раньше времени.
Я лишь надеюсь, что с ним все в порядке и ему дают хорошие лекарства.
К счастью, солнце все еще высоко в небе, но я все равно мысленно проклинаю себя за то, что забыла захватить зонтик. В Атланте дожди идут так часто, как никогда, а попасть под ливень без зонта и с разъяренным котом, по-моему, не самое лучшее времяпрепровождение.
Я иду в ровном темпе, лавируя между людьми, торопящимися по делам и домой, подтягивая воротник пальто и крепко сжимая переноску, в то время как сигнализации и громкие гудки автомобилей наполняют свежий мирный воздух суетой.
Хорошо, что ветклиника всего в паре кварталов, потому что вторая половина дня в городе — самое оживленное время суток, из-за чего трудно поймать такси.
— Бернадетт?! — раздается раздражающе знакомый голос с противоположной стороны улицы.
Я поднимаю взгляд, и непроизвольно съеживаюсь. Дерьмо, и зачем я только посмотрела?
Робби — последний человек, кого я хочу видеть (и уж тем более разговаривать), стоит и машет, как идиот, перегородив движение и не обращая внимания на недовольные взгляды прохожих.
Дерьмище.
Делая вид, что я ничего не слышу и не смотрю прямо на него, я решительно направляюсь к клинике, намереваясь уйти от этого парня, надеясь, что смогу затеряться в толпе. Я правда не хочу ни видеть его, ни говорить с ним — причин для этого целая куча.
В романах легкое сталкерство выглядит чертовски сексуально, но с Робби никакой романтики и близко нет.
Мы переспали после знакомства в приложении, и поначалу он казался совершенно безобидным, а потом позвал на встречу со своей мамой и начал таскать мне розы. Дальше стало еще чуднее.
На прошлой неделе я поймала его неподалеку от таунхауса, он стоял в тени деревьев по другую сторону улицы и смотрел. Я понятия не имею, как он нашел дом бабушки, и у меня не было времени разбираться с этим, когда здоровье ба резко ухудшилось. Мне действительно хотелось бы, чтобы он понял намек и ушел.
— Я же говорила, что не хочу больше тебя видеть, — говорю я, переставая убегать от разговора, когда он вдруг оказывается рядом, с широкой ухмылкой на мальчишеском лице. Выпрямляюсь и перебрасываю переноску для кошек в другую руку, чтобы между нами было что-то ощутимое.
— Я знаю, знаю. Просто хотел выразить соболезнования по поводу твоей бабушки, — отвечает Робби, легко поспевая за мной, учитывая мой невысокий рост. Господи, мускулатура пловца делает его еще выше.
Эта высота и привлекла меня… Ну, это и то, что мне нужен был член.
Черт, Берни.
Я ускоряю шаг по тротуару, брови сходятся на переносице, ноздри раздуваются. Он идет рядом, а я держу переноску для кошек так крепко, что костяшки пальцев белеют от напряжения.
Он даже не должен был знать, что у меня есть бабушка. Мы вроде договорились — время от времени просто трахаться. А потом он начал шпионить.
— Ну, теперь свободен, — говорю я, пытаясь заставить его понять намек, — можешь идти своей дорогой. Береги себя.
Я действительно не хочу идти в полицию с требованием судебного запрета11 против этого парня, но я это сделаю, если понадобится.
— Я скучал по тебе, я не знал, куда ты пропала, — бубнит он, засовывая руку в короткие каштановые волосы, устраивая на голове хаос.
Я еще раз бросаю на него взгляд, и мне почти даже жаль его, хотя он не раз приводил меня в ужас, большую часть времени пугая перед дверью моей же квартиры. Милый странный урод.
— Ты не можешь так меня преследовать.
— На самом деле я не преследую тебя, просто ты такая красивая, и мама говорит…
Я не собираюсь это слушать. Останавливаюсь на тротуаре и набрасываюсь на него.
— Робби, если ты не отвалишь нахрен, я тебя ударю, а нам обоим это не нужно, так что просто уходи, ладно? Ты кажешься славным парнем, но если не перестанешь появляться у моего дома, я надеру тебе задницу, — говорю я, поправив очки на носу и смерив его взглядом.
Он фыркает, как будто сама мысль об этом смешна, хотя я уже валила с ног мужчин и покрупнее. Все накопленное во мне за месяцы: ярость, смятение и сдерживаемые эмоции — наконец прорывается наружу.
Мои руки покрываются мурашками, а волосы на макушке встают дыбом, ноздри раздуваются.
Я резко останавливаюсь, отчего кто-то врезается в меня сзади, и игнорирую недовольные возгласы людей, внезапно вынужденных обходить меня, — просто сверлю взглядом его фигуру ростом пять футов десять дюймов (прим. 178 см).
— Робби, я никогда. Никогда, никогда, никогда не захочу выйти за тебя замуж и родить тебе детей. Сколько бы букетов роз ты мне ни притащил и сколько бы странных сообщений ни оставлял на моей почте, ясно? Я же с самого начала сказала — я не строю отношений и не хочу с тобой встречаться. Мы
