Девушка и дракон - Яра Вереск
Мальчика учил специально нанятый человек, правда, только осенью, зимой и весной. Летом учитель уезжал к семье, в город, и Нэнги был предоставлен самому себе и вольному ветру.
…Первые тяжелые капли упали на землю, стих ветер. Гвардейцы торопились. Сэни так и не смогла запомнить, сколько их было. Из всех лиц ей запомнился лишь полковник. Они торопились, седлали лошадей. Над башней замка уже поднимался дым нового пожара. В окне, Сэни видела, совсем близко, покачивались три тела, которые уже не имели ни какого отношения к Нэнги, Миорне, управляющему Шенегу.
За поворотом дороги исчезает последний всадник, дождь встает стеной. И вот тут в крышу замка бьет молния, и Сэни вскакивает среди ночи в своей постели. И понимает, не то с тоской, не то с облегчением: это снова был сон.
Сон… Она встала. По стеклам лупил ночной дождь, было еще темно. День предстоял долгий и серый…
Портного к обеду привез полковник Гинрад. С ними вместе прибыла и жена полковника с дочерью и зятем. Сэни видела из окна. С полковником она за все эти восемь лет не обмолвилась и полсловом. Все казалось — догадается, узнает, что она была тогда возле Зеленого Камня и все видела.
А догадавшись, он найдет способ избавиться от нее быстро и незаметно. И обставит дело так, что его винить в несчастном случае будут в самую последнюю очередь.
Только убедившись, что Гинрад покинул замок, Сэни решилась выйти из своей комнаты. В большом обеденном зале портной расстелил на столах образцы тканей и рисунки с изображением готовых платьев. Оверт с видом предельной заинтересованности разглядывал альбом охотничьих костюмов, двое его приятелей, приехавших из города специально по такому случаю, заглядывали ему через плечо. Семейство полковника заинтересовалось лотком с кружевами и перьями, которые после небольшого перерыва вновь вошли в моду в столице, а мама Сэни, госпожа Адилна Диньяр, с увлечением прикладывала к груди отрезы ярких тканей.
— Сэни! Сэни, подойди сюда! — позвала она, едва дочь переступила порог зала, — я присмотрела тебе замечательную ткать. Вот эту, голубую… и еще вот эту к ней, посмотри, как они сочетаются!
Насыщенного василькового цвета отрез упал на тяжелый шелк более светлого оттенка. Вообще-то Сэни знала, что голубой ей к лицу. И все же слишком яркие одежды всегда заставляли ее чувствовать себя неловко, словно она без спросу переоделась в чужое. В стороне от дорогих образцов она сразу приглядела светлый серебристый лоскут расшитый белой нитью, словно поверх ткани кто-то накинул крупную сеточку простых кружев.
— Ох, Сэни, — вздохнула Адилна, — ты сама не понимаешь, что достойна большего. Все же я остановлю свой выбор на голубой ткани. Не вздумай возражать… да ты и не вздумаешь… ладно. Кружева я тоже присмотрю сама. А что у тебя глаза красные? Не выспалась?
— Ночью была гроза.
— Да? Я не заметила. И потом, в твоем возрасте стыдно бояться гроз.
Сэни не ответила. Кивнула, по давней привычке приняв к сведению замечание, и потихоньку покинула зал.
Адилна проводила дочь взглядом и лишь вздохнула. До одиннадцати лет Сэни была нормальной девочкой. Любила примерять наряды, играть в шумные игры, умела спорить, и всегда все о себе рассказывала родителям. Правда, и тогда вскакивала раньше, чем слуги подавали завтрак. Но это она в отца. Тот тоже всегда был ранней птичкой.
Только как-то раз она, по своей привычке встав раньше всех и никому не сказав, побежала гулять в лес. И хватились ее поздно, потому что все волновались по другому поводу. В соседнем замке случился большой пожар, как потом выяснилось, на том пожаре погибли все, и слуги и хозяева. Полковник Гинрад с отрядом своих гвардейцев прибыл слишком поздно, чтобы кого-то спасти: хозяева, видимо, задохнулись в своих постелях.
А из прислуги кто-то погиб под обломками, кто-то в огне. Начавшийся дождь не помог в тушении пожара, рухнула и крыша, и часть стен.
Вот эта-то гроза и застала Сэни где-то в лесу. Девочка вымокла, замерзла, а потом еще и долго плутала, потеряв дорогу к дому. Отыскали ее только поздним вечером, а ночью у нее начался жар.
Лекарь, которого привез из полка Гинрад, сообщил с сожалением, что у девочки болотная лихорадка. Проболела она весь остаток лета и большую часть осени, а как пришла в себя, ее словно подменили. Прежняя жизнерадостная девчушка исчезла, ее место заняло хмурое молчаливое существо, у которого вечно все валится из рук.
Теперь она подолгу могла сидеть, ничего не делая, просто глядя в окно или на собственные руки, шла, если позовут, и никогда ни с кем не заговаривала первой. Хорошо хоть, не разучилась ложку держать. Лекарь сказал, что все это последствия лихорадки, и что они со временем пройдут. И вправду, через некоторое время начались улучшения. И все же до конца Сэни так и не поправилась. Возможно, так она и проживет весь отмерянный ей срок бледной тенью себя прежней.
Впрочем, уж нарядить свое чадо к празднику мать в состоянии.
Итак, Сэни поедет в город на праздники, посвященные коронации. Она увидит торжественный въезд принца, а может быть, удастся уговорить Оверта сводить ее на один из королевских приемов. Возможно, там, в другой обстановке, Сэни почувствует себя лучше, познакомится с кем-нибудь. Глядишь, удастся найти ей подходящего мужа. И так уже никуда не годится: девице скоро двадцать лет, а семья все никак не может ввести ее в общество.
Портной отбыл поздно вечером, загруженный своими образцами и многочисленными заказами.
В последний момент Адилна все же купила приглянувшуюся Сэни ткать. Заказывать ничего не стала, а ткань — что? Пусть лежит. Когда-нибудь на что-нибудь пригодится.
2. Сэни едет на праздник
За день до праздника готовые платья были доставлены. Оверт, ну чистая модница, получил свой новый охотничий костюм и, покинув на время благородное общество, помчался наряжаться. Сэни, увидев свое платье, вздохнула с нескрываемым облегчением: вкус портному не отказал, и сшитое для нее платье хоть и казалось слишком ярким, все же скроено было удобно и не слишком пышно.
Слуги приводили в порядок старенькую карету, смазывали оси, чистили, кое-где пришлось даже нанести новый лак. Чем
