Елена Грушковская - Странник
Космический аппарат был обнаружен на следующее утро другими работниками. Хозяин фермы мистер Маккаллум, озабоченно побродив вокруг него и почесав в затылке, сделал вывод:
— Опять эти русские!
Чтобы вывезти аппарат с поля, нужна была техника. Техникой ферма располагала, но сама операция вывоза разорила бы капустные посадки, потому было решено оставить штуковину на поле до уборки урожая. Так она и ржавела посреди капустных кочанов до осени, а после того как урожай был снят, железяку вытащили грузовиком и отвезли на мусорную свалку. Там она пролежала пару недель, пока на неё не наткнулся бомж-радиолюбитель (поверьте, бывают и такие!). Он выкрутил из неё половину электроники — всё, что смог, а что не смог, оставил. Он попытался продать детали, но никто из скупщиков подержанной электроники не смог понять, что это за приборы. Расстроенный бомж выкинул всю эту груду никому не нужного металла в ближайший мусорный бак, себе оставив лишь вполне неплохое сиденье, а корпус аппарата с остатками начинки вскоре был утилизирован вместе с другим металлоломом. Таким образом, от таинственного космического аппарата не осталось и следа, кроме вмятины на поле, но и та просуществовала недолго: вскоре она была запахана трактором.
Глава II. Двуполый эльф
Когда Джима нашли монахини, он ещё не знал, что он не такой, как все люди. Он плакал, потому что был голоден, и жалостливые сёстры первым делом накормили его. Сначала они предприняли попытку разыскать мать, подбросившую ребёнка в приют, но поиски ничего не дали: никто из местных ничего не слышал и не видел. Ребёнка окрестили и нарекли Джеймсом, а потом сестра Констанс, имевшая медицинское образование, при более внимательном осмотре обнаружила, что его анатомия не совсем соответствует норме. Ребёнок отличался особым строением ушной раковины: у него отсутствовал козелок, а сама раковина была заострённой формы, с очень маленькой мочкой.
— Если бы я верила в эльфов, я бы сказала, что у него уши, как у эльфа, — сказала поражённая сестра Констанс.
Но это была не самая главная странность Джима. Он имел одинаково развитые мужские и женские половые органы, то есть, одновременно был и мальчиком, и девочкой. Во всём остальном он был вполне обычным ребёнком: ел то же, что и все дети в приюте, спал, плакал и пачкал подгузники. Необычным в нём, пожалуй, был лишь его не по возрасту смышлёный взгляд, а ещё у него гораздо раньше начали резаться зубки. Он поступил в приют с ещё не отсохшей пуповиной, то есть, был новорождённым, но при этом выглядел так, будто ему было уже месяца три. Все молочные зубы у него прорезались к четырёхмесячному возрасту, а говорить он начал гораздо раньше, чем ходить. Однажды, когда сестра Констанс проводила очередной медосмотр, необычное существо с эльфийскими ушами вдруг чётко и членораздельно произнесло:
— Сестра Констанс!
У сестры Констанс чуть не случился сердечный приступ. Она позвала сестру Маргариту, сестру Бернардину и сестру Эстеллу, и пятимесячный малыш повторил фокус: он не только назвал по имени её, но и перечислил имена всех присутствующих сестёр, произнося все звуки чётко и правильно. Все сёстры чуть не попадали в обморок.
К семимесячному возрасту Джим знал около ста слов и уже мог строить простые фразы вроде "Джимми хочет кушать" или "Джимми хочет пи-пи"; когда в приют однажды приехала бездетная супружеская пара, необычный ребёнок сразу поразил их. Джону и Лилиан Гроувер было уже под сорок, но у них не было своих детей. Они поженились поздно, Джон страдал бесплодием; решение усыновить ребёнка они приняли полгода назад. У Лилиан это был второй брак, а первый распался после трагической гибели дочери: девочку сбил мотоциклист. Джон также в прошлом пережил развод, три года жил холостяком, пока не встретил Лилиан. И вот, они приехали в приют Марии Магдалины, чтобы стать любящими родителями какому-нибудь малышу. Симпатичный голубоглазый кроха сразу понравился Лилиан, а когда она спросила: "Как тебя зовут, малыш?" — ребёнок вдруг разборчиво ответил:
— Джимми!
Лилиан была удивлена: она не ожидала, что он уже умеет говорить. Когда к ней присоединился её муж Джон, Джимми посмотрел на него и сказал:
— У дяди смешная голова. (Джон уже начинал лысеть.)
В общем, Лилиан и Джон сразу же захотели усыновить Джима. Сестра Констанс, пригласив их в кабинет, с глазу на глаз предупредила их об особенности Джима, но это не напугало и не оттолкнуло Гроуверов: Джим им очень понравился. Они мужественно выдержали все превратности бюрократической волокиты, оформили все документы, и Джим уехал из приюта Марии Магдалены с мамой Лилиан и папой Джоном. Теперь его звали Джеймс Гроувер.
Медальон с изображением то ли красивой девушки, то ли симпатичного парня всегда висел над его кроваткой, и Джим любил им играть, даже не засыпал без него. В настоящей любящей семье он стал развиваться ещё быстрее: к двум годам уровень его развития был равен уровню пятилетнего. Он научился читать и писать к трём, а когда ему исполнилось шесть и его нужно было определять в школу, педагоги, разведя руками, посоветовали отправить его сразу в третий класс:
— В первом и втором классе ему будет просто нечего делать. В лучшем случае он привыкнет бить баклуши, а в худшем — вообразит себя исключительным. Впрочем, и то и другое одинаково плохо. Нужно, чтобы ему было интересно учиться, но вместе с тем он должен прилагать какие-то усилия для получения знаний, а не валять дурака. Иначе все его необычайные способности, вовремя не найдя применения, могут и угаснуть.
С программой третьего класса обычной средней школы Джим справлялся, как говорится, одной левой. Он быстро опередил своих одноклассников, хотя был на два года их младше, в свободное время пристрастился к чтению книг и просмотру фильмов. Друзей в школе у него было мало, но не потому что он был высокомерен и мнил о себе бог весть что: дети чувствовали, что он не такой, как они, хотя и не знали о его главном от них отличии.
Джим и сам толком не понимал этого, пока не открыл случайно анатомический атлас на разделе "Половые органы". Ему было шесть с половиной лет, когда он узнал, что именно должно в норме находиться между ног у мужчины, а что — у женщины. Взяв мамино настольное зеркальце, он закрылся в туалете и долго себя рассматривал, а потом пришёл к маме и спросил:
— Мамочка, а почему у меня всё не так, как нарисовано в книге?
И положил перед мамой раскрытый атлас. Мама взглянула и долго молчала, не зная, что сказать. Эта тема ещё не обсуждалась, и, признаться, родители страшились её поднимать. А сын спрашивал:
