Идеальная жертва - Марина Орлова
Вот и Ру такой – вроде и красивый, отстранённо-ледяной, как лица тех средневековых дамочек, но при этом похабный. Только дай волю, а он уж лезет обниматься и лапать мой единорожий рог. И у меня к нему отношение двойственное: в один момент хочется отодрать так, чтобы царапал мне спину и стонал в голос, а в другой – любоваться, гладить по голове и кормить завтраком с рук. Мысленно смакую: «Эйруин». Красивое, изящное. И звучит мягко, ему подходит. Нет, конечно, только к внешности, потому что характер у него вовсе не мягкий и не изящный – то ли прошлая жизнь научила, то ли он всегда был такой. «Кусачий характер» – улыбаюсь. Вечно Ру ворчит, а то и норовит в печень дать. На тренировках вообще уже никто не рискует с ним связываться, приходится одному мне отдуваться, а если учесть, что иногда его срывает… Вон, не так давно опять было: вырвался из захвата – вывихнув себе плечо, между прочим, – повалил меня и лупил по морде добрую минуту. Очередной зуб выбил и снова челюсть повредил. Да уж, физиономии парней в зале нужно было видеть!
Но сейчас, здесь, он – сама нежность. Лицо расслабленное, бледно-розовые губы во сне кажутся такими мягкими… На шее размеренно пульсирует жилка, кадык натягивает тонкую кожу… И всюду шрамы от моих зубов. Ру откинул руку назад, так что видны ключицы – он говорил, их неоднократно ломали, и мысль об этом окончательно сбивает эротический настрой. Ну уж нет, я не позволю никому больше делать с ним подобное!
Даже жалко, что он не стал носить цепочку с кольцом: мне кажется, контраст был красивый. Ру выпендрился и купил вольфрамовые, чёрные, чтоб уж точно не вызывали ассоциаций со свадебными кольцами. Но надолго его не хватило: как известный любитель секретов, Эйруин быстро спрятал своё кольцо в прикроватную тумбочку. А я, между прочим, ношу!
Я знаю, что Ру многое скрывает, но также знаю, что искренность между нами и так на пределе. И мне лестно, что он доверяет мне настолько – и тело, и разум, и своё прошлое, и всю свою уязвимость. Позволяет обнимать себя, тормошить, гладить по волосам. И сам старается: кусает гораздо меньше, чем раньше, сдерживает злость и раздражение – чтобы съезжать с катушек хотя бы только на тренировках, а не посреди рабочего дня.
И, конечно, я знаю, что на самом деле он мягкий – внутри, глубоко под всеми этими колючками. Когда удаётся подловить это, у меня внутри будто все органы замирают в невесомости. Боюсь лишний раз пошевелиться, чтобы не спугнуть. Когда я говорю, что люблю его, он так забавно смущается: отводит взгляд, давится воздухом, потом наконец-то отвечает: «Я тоже» – и краснеет, будто невесть что сказал. А иногда кивает деловито, будто я сообщил ему прогноз погоды, но затем всегда целует.
Вот как можно смотреть на него и знать, что ему ломали кости бессчётное количество раз? Эйруин иногда упоминает об этом мимоходом, типа, а что такого? Обычное дело. А костёр два года назад? А как ему в феврале ноги оторвало? Даже я, имея представление о его регенерации, сомневался, что восстановится.
Нет, хватит думать об этом! Сейчас он здесь, спит, всё в порядке. Переведя дыхание, спускаюсь взглядом ниже, до границы одеяла. Поначалу бледность Ру казалась болезненно-нездоровой – вполне возможно, такой она и была, если учесть обстоятельства, – но потом я быстро привык, а сейчас, когда по коже скользят косые лучи солнца и тени от дерева за окном, она выглядит особенной. Необычной в лучшем смысле этого слова. Белая и нежная – почему-то в голову приходит совсем не романтичная ассоциация с густой сметаной. Вот если бы его намазать чем-то подобным… И облизать… Нет, сметана слишком кислая, нужно посыпать сахаром, тогда будет идеальный завтрак. Ага, моё фирменное блюдо – Ру под сметанкой, отжаренный в собственном соку.
Дальше тело скрыто одеялом. Ну и ладно, я не могу видеть, зато могу чувствовать его тепло. И запах. Казалось бы, уже должен был привыкнуть к нему, но до сих пор не могу насытиться. Если медленно-медленно сползти ниже и прижаться носом вот здесь, рядом с подмышкой, то можно уловить запах пота – не острый, как после тренировки, а тёплый и расплывчатый. Сонный. Такой уютный…
В ответ на запах Ру возбуждение усиливается. Прижимаюсь бёдрами теснее и осторожно двигаюсь, то усиливая, то ослабляя давление на член.
Но вскоре и этого уже не хватает. Прикидываю линию манёвра и, не отрывая от Ру внимательного взгляда – всё ещё спит, – забираюсь рукой между нашими телами. В крайнем случае, обойдусь самостоятельно. Но, может, получится… Поглаживаю членом мягкую кожу, и – ага, вот здесь – скольжу между бёдер. Ох, блин, какое приятное жаркое давление, наконец-то… И даже можно медленно двигаться – я уже совсем потёк, крайняя плоть легко скользит по головке, а вскоре и кожа Ру становится влажной.
Сдерживаться становится всё труднее, так что, когда Эйруин глубоко вдыхает, просыпаясь, и выгибается навстречу, я даже рад – тут же обнимаю его, прижимая к себе, увеличиваю темп и мысленно шепчу: «Сожми ноги сильнее».
«Хоть бы “доброе утро” сказал» – но он подчиняется. Жаркое тело усиливает давление на член, и я стону, прихватываю губами мочку уха. Как же хорошо… Какого хрена мы раньше не догадались снять квартиру?
Ру вжимается в меня спиной, и вскоре его рука недвусмысленно берёт быстрый темп. А самое приятное в отдельном жилье – я наконец-то могу расслабиться. Можно делать что угодно: стонать, рычать, материться, скрипеть кроватью…
Дождавшись, пока Ру выдыхает и останавливается, толкаю его, чтобы лёг на живот, и беру финишную скорость: теперь уже спинка кровати принимается стучать в стену, но и на это плевать. Как же ахуенно, когда полностью погружаешься в ощущения… Удовольствие нарастает, вспышка – и я выплёскиваюсь в черноту вселенной, растекаясь и тая…
Как только прихожу в себя, тороплюсь подняться на руках, всё-таки я тяжёлый. Ру, понятно, выдержит, но я не хочу, чтобы он «выдерживал» – хватит с него и прошлого. Я хочу, чтобы сейчас, со мной, ему было хорошо.
Выдыхаю на ухо:
– Доброе утро.
В ответ он ворчит невнятно, целует мою руку ниже запястья и прижимается к ладони
