Госпожа Орингер - Алек Д'Асти
Раф подумал, сделал кое-какие свои умозаключения и с подозрением уставился на притихшую Джоз: «Она назвала меня Рафичкой? Что это с ней? Смурная какая-то. Зайцев шьет, плачет, скачет вокруг мальчишки, потом снова плачет или верещит. И Борх недавно жаловался – швырнула в нерадивых подчиненных настольной лампой, орала на весь Док, а потом полдня цветущие кусты рядом с домом нюхала. Хм… Сколько прошло с той нашей ночи? Рановато, хотя… четыре? Пять недель? Так-так-та-а-ак».
Рафаэль обхватил Джо за талию, прижал к себе, поднялся с кресла, осторожно пересадил вояку с себя на стол и вынул из нагрудного кармана короткий черный стек с округлыми кончиками – экспресс-тест на беременность.
Увидев хитрое устройство, Джозефинн поморщилась, нервно почесала шею и проскрипела:
– Вряд ли. Хотя… я сама еще не… не проверяла. Мало ли, может, просто… – не договорив, она протянула медику руку, тут же ощутив легкое покалывание на пальцах.
Раф сжал в ладони размеренно щелкающий тест, выждал положенное время, встряхнул, посмотрел сам и молча показал Джози – короткий стек сделался похожим на упитанную зеленую гусеничку. Матовую, гладкую, нежно мерцающую. Положительную.
Джо сглотнула и еще более нервно почесала шею. Рафаэль аккуратно уложил гусеничку обратно к себе в нагрудный, за бока стащил маленькую вояку со стола, обнял и поцеловал ее так, что Джозефинн забыла про скособоченного снеговика и про «мы слишком разные», зато вспомнила, как ей было хорошо с ним тогда. И как она пела ему в ванной, и негромко мурлыкала после на кухне, пока он варил ей на молоке какой-то сложносочиненный чай, и снова пела для него, вернувшись в постель… и как отчаянно фальшивила, задыхаясь, не в силах вспомнить окончание куплета, выстанывая взамен его имя. И какой глупостью показалась та ссора, едва она, взбешенная, выскочила из его дома, не желая слушать, отталкивая… а нужно было остаться. Остаться с ним, сделать, сказать, признаться, пусть и ослабив себя этим, и возможно даже растеряв себя вместе с надеждой на такое правильное «мы».
И сейчас ей нужно было оторваться от него и сказать, наконец. Победить. Или проиграть, отпрянуть, сливаясь с белыми нашатырными стенами, заболеть, истончиться, отказаться от дальнейших попыток после его возможной фразы: «Хм, надо подумать…» – в ответ. Ей нужно было набраться смелости. Не трусить. Смочь. Сказать.
Джо прижалась щекой к его щеке, ослабила объятия, чтобы сразу отпустить, если потребуется, и прошептала Рафи на ухо:
– Я тебя люблю.
Рафаэль вздрогнул, уставился на нее во все глаза и торопливо ответил:
– Очень давно! – тут же понял, что не сказал вслух самого главного, лишь подумал об этом, и еще сильнее заторопился. – Я очень давно тебя люблю! Давно. Очень. Люблю тебя. Я полечу с тобой в Док. Только… Джо, я… я зануда! И у меня работа. Все время работа. Иногда я буду мотаться в Полис, задерживаться, упахиваться, психовать… и командовать этими твоими доковчанами тоже буду. Орать и требовать, чтоб как в операционной – чистота, порядок, дисциплина и музычка приятная, фоном. Мы с тобой сегодня поженимся, да… нет, сейчас! Прямо сейчас! Пошли!
Джо попыталась хоть как-то образумить горящего энтузиазмом медика:
– Раф! Подожди, куда?! Я же в спецробе!
– И что? Нормально! Она ведь белая и вполне себе…
– Нет! Нужно платье и цветы. Я хочу цветы, понимаешь?
– Хорошо, хорошо! Ох, голова кругом, о чем это я?.. Вспомнил! Жениться, срочно! Пойдем, птичка, давай, шевели своей красивой попкой. Пти-и-ичка моя… как ты там говорила? «Где тут у тебя крова-а-ать… я дальше гостиной еще не за-ле-та-ла!» Нашла кровать? Залете… ну не обижайся, Джозик! Хм, значит цветы. Кстати, а какие ты любишь? Пионы? Ромашки? Ирисы? Фиалки? Астры? Хризантемы? Давай, я записываю… так, взять полкуста цветущей жимолости… неплохо, добавить молодые побеги можжевельника… найдем, не вопрос, белые тюльпаны с маленькими плотными бутонами… а может, зеленого лучку еще, а? Для аромата? Все, все, не фырчи, записываю дальше, диктуй…
* * *
В густой, спокойной, уютной темноте опять кто-то затопал.
Сэми открыл глаза, послушал немного: «Толстый бродит по коридору. Инспектирует территорию», – и тяжко вздохнул.
Уснуть так и не получилось. Даже здесь – в любимом, спокойном, теплом родительском доме. Мысли и воспоминания метались в голове упругими шариками, не давая покоя…
Удушающее чувство собственной беспомощности, страх потерять, про́пасть волнений, белые коридоры медцентра, гладкие матовые стены, стеклянная перегородка, синяя медкапсула, погруженная в беспамятство Уилма – тонкая, хрупкая, будто полупрозрачная шелковая лента, мгновения, часы, дни, месяцы… победа, выписка, рекомендации медиков: «Прохладный климат, без резких перепадов температур, прогулки, положительные эмоции…», бесшумные лифты, тяжелое предгрозовое небо над огромным пестрым Полисом, подрагивающий в предвкушении полета Штурм, Уил в соседнем кресле – отрешенная, очень задумчивая – все та же полупрозрачная шелковая лента, но живая, спасенная.
Сэмиэлль рывком сел на кровати и схватился за голову.
Лента, лента, лента… улыбка, смешливые искорки в ее темно-карих глазах, взлохмативший волосы теплый ветер, золотой фест, хлопки фейерверков, оборванная на середине фраза, в мгновение остекленевший взгляд, озарившееся золотыми цветами небо, неожиданно тяжелое тело на руках, белое лицо, едва заметное биение тонкой жилки, растерянная Джо в переливающемся радугой коротком платьице, острый
