Марина Ефиминюк - Бесстрашная

Изобразив энтузиазм, которого совершенно не испытывала, я потерла озябшие руки:

— Начнем?

— Начнем, — согласно кивнул Ян, а потом переспросил: — Только что нам искать-то надо?

Невольно у меня вырвался смешок.

Приятель внимательно изучил гравюры женщин, проверил даты на задниках.

— Горбатый мост называют мостом самоубийств, — начала я. — Первая девушка оттуда спрыгнула пять лет назад.

Я нашла в стопке портрет пятилетней давности и продемонстрировала Яну надпись на изнанке:

— Видишь?

Тот задумчиво кивнул.

— Два года назад в Висле утопился солист хора. — Я ткнула в гравюру с изображением единственного мальчишки. — Он мне запомнился, потому что в день его смерти меня впервые загребли в стражий предел. Я пробралась в лечебницу, чтобы сделать оттиски тела прямо на столе, а меня скрутила охрана…

— Эта шкатулка принадлежит Чеславу Конопке, и ты думаешь, что он избавлялся от любовников, доводя их до самоубийства? — перебил меня Ян.

— Не доводя, — покачала я головой. — Он применял к ним колдовство и заставлял прыгать с моста. Жулита не соображала, что делала, когда пыталась наложить на себя руки.

— Изящный способ.

— Не то слово.

В молчании мы открывали ящики и просматривали старые колонки. Если бы кто-нибудь додумался разложить материалы по датам, то поиск бы не затянулся на долгие часы.

В масляной лампе трепетал тусклый огонек, и по столу танцевали неровные тени. Ян растер ладонями усталые глаза и вперил в меня задумчивый взор.

— Что? — Я оторвалась от перебирания очередной стопки.

— Эту шкатулку тебе дал тот человек?

— Да.

— Почему ты доверяешь ему? Ты же не знаешь, кто он. Он может оказаться плохим парнем.

— Куда уж хуже охранника в городской башне, — пошутила я, но Ян не засмеялся, смотрел пронизывающе и даже ревниво. — Если бы он хотел причинить мне вред, то просто не стал бы меня защищать. Как я могу не доверять человеку, который спас мне жизнь?

На некоторое время мы вернулись к изучению ветхих бумаг, а потом я не выдержала и призналась:

— Каждый раз, когда я просто думаю о нем, у меня сжимается сердце. Не знаешь, это и есть любовь?

Неожиданно Ян раскашлялся, словно подавился моим признанием.

— Ты в порядке? — всполошилась я.

Тот замахал руками, умоляя его не трогать, а сам вскочил из-за стола и схватил очередной ящик. Неожиданно крышка кувыркнулась на пол, и под ноги полноводным потоком хлынул ворох пыльных исписанных листов. Выругавшись, Ян в сердцах отшвырнул ящик.

— Я тебе помогу собрать, — предложила я.

Присев на корточки, мы вместе принялись собирать рассыпанные бумаги.

— Глянь-ка, — вдруг произнес он, изучая какую-то колонку с подшитой ниткой в уголок черно-белой гравюрой с изображением девичьего лица. — Она?

С портрета на меня смотрела девушка из шкатулки Чеслава Конопки, и неизвестный автор колонки утверждал, что она покончила жизнь самоубийством как раз в день, указанный на заднике портрета.

Получив подтверждение, что Жулита оказалась не первой жертвой, я резко выдохнула и пробормотала:

— Почему у меня такое странное чувство из-за того, что я оказалась права?

Вдруг в глухой тишине хранилища зазвучали чужие голоса. Насторожившись, мы с Яном прислушались к разговору, но слов разобрать не сумели. Приятель прижал палец к губам, прося меня помалкивать, и кивнул в сторону стола, где стояла шкатулка.

Подчиняясь безмолвному приказу, я вскочила на ноги, не с первого раза трясущимися руками запихнула в сумку вещи. Напоследок Ян дунул на масляную лампу, и хранилище погрузилось в беспросветную тьму. Укрываясь от нежданных гостей, мы нырнули в соседний проход между стеллажами.

За пыльными ящиками засверкал огонек. Рявкнул грубый бас:

— Закрой рот!

Они прошли в нескольких шагах от нас, притаившихся за полками. Смотритель, следовавший первым, незаметно повернул голову, словно угадывая, где мы укрылись. Однако едва уловимый жест заметили, и закрывавший шествие здоровяк остановился напротив нас. Он прислушался, и его губы дернулись в злой усмешке. Показалось, что прямо сейчас наемник прыгнет за стеллаж и раскроет нас, но он догнал своих подельников. Невольно я перевела дыхание.

Укрытые темнотой, мы неслышно проникли в самую глубь зала. Я дышала через раз, прижимала к груди сумку и вслушивалась в странную, бездонную тишину.

— Все в порядке, — едва слышно пробормотал Ян. — Они сейчас уйдут.

Вдруг в воздухе потянуло едва заметным запахом дыма.

— Они подожгли хранилище! — в ужасе округлила я глаза.

Приятель отреагировал мгновенно, схватил меня за руку и потащил между стеллажами.

— А как же смотритель? — Я попыталась остановить парня. — Мы должны его вытащить!

Мы бросились туда, где оставили разоренные полки и стол, но в рабочем закутке бушевало пламя. Подобно голодному злобному зверю, огонь сжирал бумаги, подтачивал стеллажи. Воздух плавился от жара.

Под моим сапогом что-то хрустнуло. Подняв ногу, в странном отупении я увидела, что раздавила каблуком очки в тонкой оправе, принадлежавшие смотрителю. А он лежал лицом в пол, в луже крови, подобно черному зеркалу отражавшему языки смертельного пламени. Хозяин хранилища был мертвее мертвого.

— Уходим! — Возглас Яна заставил меня прийти в чувство.

Я бросилась следом за ним. От дыма слезились глаза и першило горло. Ноги обо что-то зацепились. В лодыжке нехорошо хрустнуло, и я растянулась на полу.

— Ката, вставай. — Приятель помог мне подняться. — Ты можешь идти?

Хотя ногу охватывало жгучей болью, я сжала зубы и подтолкнула парня в сторону выхода. Задыхаясь, мы выскочили в конторское помещение, где все еще горела магическая лампа и уже ощущался запах едкого дыма.

Дверь оказалась наглухо закрытой. Ян разбежался, ударил плечом, стараясь выбить преграду. Хрустнул косяк, но проход остался замурованным. Походило на то, что с улицы дверь чем-то подперли. Видимо, нас, свидетелей преступления, все-таки засекли между стеллажами с ящиками и решили избавиться, просто заперев в огненной ловушке.

Без колебаний я схватилась за стул и швырнула его в окно. Со звоном посыпались стекла, задрожала решетка. Ян вскочил на стол и, натянув рукав, чтобы не пораниться, сбил острые стеклянные клыки, торчавшие из рамы. Он добрался до решетки, но та казалась приделанной намертво.

Дым наполнял крошечное пространство конторки. Два стола, металлический шкаф, три вытертых стула. В голову пришла истеричная мысль, что из нас всех целеньким останется только несгораемый шкаф…