Чарли Хьюстон - Мертвее не бывает
— Ну, идиот, ты как всегда в своем репертуаре. Шутник.
Я вновь опускаю его на себя и вытираю кровь, сочащуюся из ранки у него на шее.
— Тебе удалось их разглядеть, а Леп?
— Не-е… Их было двое. Два каких-то придурка, делающих свое дело в кромешной тьме.
— Кто же сделал это с твоей шеей?
— Какого черта я знаю? Один придавливал меня к полу лицом вниз, а другой порезал мне чем-то шею.
— Они спрашивали у тебя что-нибудь особенное?
— Нет, только пару вопросов. Хотели знать, о чем мы с тобой разговаривали. О той девчонке. О том, что тебе было от меня нужно.
— Что ты им сказал?
— Черт! А что ты думаешь, я им сказал? Они искромсали мне всю грудь. Лепроси сказал им все, что они хотели. Я в такие игры не играю. Не за двадцать баксов.
— Да уж.
— Эй, ты что там, заснул? Заканчивай свои перевязки.
— Почти, Леп. Слушай, если бы твоя собака случайно заболела, как бы ты с ней поступил?
— Что ты имеешь в виду? О какой собаке ты это говоришь? Что ты сделал с Хрящом?
Он принимается слабо со мной бороться, однако усмирить его большого труда не требуется.
— Полегче, полегче, парень. А то ты опять начнешь истекать кровью. С твоей собакой все в порядке, это так называемая фигура речи, шутка, понимаешь. Ну так, если бы у тебя заболела собака, что бы ты с ней сделал?
Он все так же лежит на мне, его кровь сочится на мою рубашку. Его голова лежит прямо на искусанном его псом моем плече. А я рассматриваю зловещий укус на его шее.
— Черт! Если бы Хрящ заболел, ну, в смысле, ему было бы физически больно, я бы его убил. Взял бы и прикончил.
— Вот и я о том же.
— Ну что там с моим порезом, идиот?
Я беру его голову в руки, одна на затылке, другая под подбородком. Затем осторожно толкаю его на шатающийся столб, и все это не глядя ему в глаза. Да, весьма невыгодная позиция. Вот так, сидя на коленях, я не смогу собрать все силы. Однако я все делаю чисто: его тело мягко оседает на пол, и голова покорно свешивается на сломанной шее. Еще некоторое время у меня уходит на то, чтобы найти выход из подвала.
Хрящ лежит там же, где я его и оставил. Злобное чудовище, которое загрызет любого, кто осмелится к нему подойти. Да, загрызет любого, когда очнется.
Я мог бы отнести его в парк, к голодным приятелем Лепроси, однако вряд ли они им соблазнятся. Также я мог бы отнести его в питомник, где несколько дней его будут содержать, а затем, распознав в нем убийцу, прикончат. Или же можно оставить его прямо здесь, в парке. Утром он очнется и примется изливать свои бурные чувства к окружающему миру, пока его не застрелит какой-нибудь патрулирующий территорию коп.
Я мог бы взять его домой. Я мог взять и принести его к себе домой. И заботиться о нем, пока он не полюбит меня, как любил Лепроси. Только этого никогда не произойдет. Теперь это конченное животное. То же самое случается и с человеком, потерявшим смысл своей жизни. Теперь этот пес, словно раненый монстр, больше не найдет себе покоя и будет мстить всем, кто попадется на его пути. Мне ничего не остается, как прикончить его, как и Лепроси: такой же быстрый поворот шеи. Я встаю на колени рядом с ним. Затем оттаскиваю его тело через многочисленные деформированные подвальные сооружения в комнату, где покоится его друг. Пусть кто-то наткнется на них и сделает с ними то, что посчитает нужным. Я ухожу домой.
Зомби не пытают людей. Не пытают и не допрашивают их. А еще они не ставят ловушек. Кто-то валяет дурака со мной. Со мной и моими людьми.
Иви приходит ко мне и видит кровь. Я говорю, что она не моя, а то хрен знает, что может случиться. Затем она заставляет меня принять душ. Я хотел бы отмокнуть в ванне, но до этого самого момента до конца не осознавал, сколько своей крови Лепроси завещал мне. Пока я быстренько споласкиваюсь, Иви кладет мои вещи в пластиковый пакет и затем принимается наполнять водой ванну. Мы раздеваемся и садимся в нее лицом к лицу. Я говорю ей о смерти Лепроси — несколько парней, что на меня в обиде, прикончили его. Она не задает вопросов, просто слушает и намыливает мочалку, чтобы потереть мне ступни.
«Коул» со времени моего последнего визита совсем не изменился: тот же дуб, те же фрески, клиенты-толстосумы. Впрочем, есть что-то новенькое — вернее, кто-то.
— Я бы хотел вам популярно объяснить один очень важный пунктик наших с вами отношений, который вы должны раз и навсегда зарубить себе на носу: никогда и нигде больше не встречаться с моей чертовой женой.
Я согласно киваю. И Дейл Эдвард Хорд также отвечает мне кивком.
Он старше своей жены, ему где-то слегка за сорок, но в ухоженности он ей ни в чем не уступает. Сомневаюсь, что на нем дорогая дизайнерская одежда, но то, что он одевается в магазинах Ист-Сайда, где вещи шьют на заказ, — это точно. Его стрижка просто безупречна, локон черных, чуть тронутых сединой волос спадает на лоб. Его хоть сейчас снимай на обложку мужского журнала. Да только его покрасневшие глаза и скудная мускулатура выдают в нем человека, долгое время «водящего дружбу» со стрессами и нервными напряжениями, а не с тренажерными залами.
Он делает очередной глоток, откидывается на спинку кресла и постукивает обручальным кольцом по краю стакана.
— Если выбирать среди более-менее приличных мест, это — самое немноголюдное. Все дело в ценах. Именно цены отпугнут простых туристов, например, и они не захотят сидеть здесь и глазеть на всю эту роскошь и здешнюю состоятельную клиентуру. Хотя с этими туристами хлопот не так уж много. По-настоящему опасаться следует людей, ворочающих состояниями, шишками, с которыми моя жена и я непосредственно имеем дело. А опасаться их стоит потому, что пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать тех, кто действительно выполняет свое дело, в то время как остальные лезут в дела других. Так что ваша встреча с моей женой, произошедшая здесь, заставила удивиться не одну пару глаз. Если честно, мне наплевать, считают ли они, что между вами есть какая-то интимная связь. Вы будете не первым из ваших братьев-хулиганов из центра, с которыми она имела какие-то дела. Но все же, это ведь весьма сочная тема для разговоров, и она доставляет им всем несказанное удовольствие. Вот эти-то разговоры меня и волнуют. Они стремительно циркулируют, превращаясь в сплетни и слухи, а у сплетен и слухов есть маленькие невидимые крылышки, которые уносят их поистине далеко. Нет, нет, не то чтобы меня волновала моя репутация потенциального рогоносца. Но вы сами понимаете: ввиду вашего весьма шаткого в нашем мире положения, эти слухи могут дойти не до тех людей — людей, которые могут вполне догадываться, кем и чем вы являетесь. И этим людям будет весьма интересно узнать, а затем и оповестить всех о том, что я и моя жена имеем дело с вами и вашими… какое слово вы тут употребляете? Братьями?
