Евсения - Елена Саринова
— А скажи ко мне, чадо, не поленись, — с расстановкой, начал батюшка Угост, усаживаясь напротив меня за стол. — Ты и в правду, решила участь свою еще более усугубить?
— Ну… Если вы про мой отказ от ночных хождений по… В общем, да, — лишь на последнем слове, осмелилась я поднять на старца глаза.
— Да, неужто? — удивленно всплеснул он своими жилистыми руками, заставив меня ответно вздрогнуть. — И как ты теперь бытность свою представляешь?
— Если честно, то, пока, смутно. Поживем — увидим.
— Ага… И долго ж ты «жить» вознамерилась? Або запамятовала, как корчилась на одре да стонала, Морану — избавительницу к себе призывая? — сощурился на меня волхв.
— Нет, от чего ж? Я все прекрасно помню… кроме своих взываний к языческой богине смерти, — неожиданно для самой себя, окрысилась я. — Но, к прошлому своему возвращаться не хочу. И не буду.
— Не будешь? Да что же ты за создание такое, безгодное, ежели за свою собственную жизнь побороться невмочь? Неужто и такие малые жертвы тебе не по силам? Ведь только и требуется — приносить иногда дань к алтарю, да и бегай после по своим лугам.
— А если я не хочу больше бегать по «своим» лугам? Если я хочу и другие луга? И реки другие и леса? А уж, коли не выйдет у меня побороть свою… «проказу», тогда, пусть лучше смерть, — сопя от нахлынувшей злости и обиды, закончила я, невзначай бросив взгляд на застывшую у стола Адону. Дриада стояла сейчас, сбоку от волхва, сжимая в руках тарелку с оладьями и в глазах ее, зеленых, вперенных в старца, было столько ненависти, сколько я раньше никогда и ни у кого еще не видала.
— А я говорю, смирись! — отвлек меня в следующий момент сильный удар волховецкого кулака по столу. Кружка, стоящая прямо перед ним, высоко подпрыгнула и брусничный морс из нее, волной выплеснулся в мою сторону, заставив инстинктивно выставить перед собой ладонь… — Ча-адо… — замерли мы все трое пораженно, наблюдая за тем, как «клякса» из морса, зависнув перед моей рукой, дождем осыпается на стол. — Евсения, ты… — лишь, когда последняя из капель булькнула в тут же растекшуюся по доскам стола лужу, выдохнул волхв. — Ты подумай хорошо, а я… я тебе и вдругорядь… готов помочь, — встал он и быстро вышел вон, на улицу.
— Адона, а что это он так разошелся, а? — обернулась я к своей няньке. — А потом сразу стих? Признал родную магию?.. Только у меня, знаешь, такое чувство, будто батюшка Угост сильно испугался. И… — шлепнулся на стол рядом с лужей маленький кузовок, сопровождаемый выразительным Адониным взглядом. — За яйцами?.. Хорошо, хоть, доесть успела, — вздохнув, поднялась я с лавки…
И поскакала по уже привычной своей дороге: лес — тетка Янина — Любоня — лес, никуда более не сворачивая. Один лишь раз нырнула в узкий весевой проулок, пропуская, неспешно едущего по улице на своем гнедом, Леха. «Ничего так, с прямой спиной в седле сидит, кручины тяжкие к земле не пригибают, хотя…», — хмыкнула ехидно, на всякий случай, в ладошку. — мозг себе последний, наверное, доломал, вспоминая наши с ним «любовные» подробности», — и припустила дальше, в совершенно противоположном от бывшего ухажера направлении.
А вот у подруги моей пришлось встрять по самые уши. Точнее, мне сначала на них «сели». И, к сожалению, не Любоня. Потому как в тереме ее высоком второй день шло развеселое гулянье — «День рождения» дорогого жениха. У нас в веси такие праздники — не в ходу. Все больше «Дни» разных богов отмечаются, а вот здесь, видно, пришлось Вилу сделать исключение. Да, судя по «несвежему» румянцу порядника, оное ему явно, было в радость. А уж каким «радостным» был сам жених…
Тетка Вера тут же усадила меня за общий стол, рядом с ковыряющейся в пироге Галочкой и заставила черпать огромной ложкой из огромной тарелки холодник. Я же, вздохнув, немедля пристала к дитю на предмет: «Где ж ее старшая сестрица». Та окинула скучающим взором все застолье и пожала плечиками:
— Не знаю. С самого утра была. Вчерашних гостей из Букоши провожала. Потом новых встречала. Потом… а, потом посуду на кухне мыла и… да, еще курицу жарила, тоже на кухне.
— Понятно.
— А ты посиди здесь со мной. А то мне надоело на них пялиться. Русана нет, а…
— А где ж он? — встрепенулась я.
— А-а, — смачно зевнула Галочка, — Любоня говорит, жених ейный его за какой-то оказией в Бадук услал, еще вчера. А то я б хоть с ним сейчас поболтала…
Ну, я и посидела… недолго. Да и не сильно приятно мне самой было на все это веселье «пялиться». Незнакомые люди, одетые кто богато, кто попроще, но, все громкоголосые и непривычно для Купавной, чванные… А, может, это у меня, просто, ко всем им такое отношение, потому как они Ольбега гости?.. Последней же каплей стал он сам, появившийся из-за кухонной занавески. И по его довольному виду… Нет, или у меня, точно, к нему особая неприязнь, или я это почуяла…
— Ой, да что ж вы молчали то? — вскинула свои полные руки тетка Вера и покаянно покачала головой сидящей напротив нее даме в цветастой кофте. — Сейчас еще грибочков принесу, раз понравились, — и приподнялась с табурета.
— А не надо спешить… мама, — ухватившись, после легкого качка в сторону, за всё ту же несчастную занавеску, хмыкнул Ольбег. — Я сам… обслужу. Мигом, — и снова за ней исчез.
— Тетка Вера, — по-петушиному, выдала я, подрываясь из-за стола. — Я тоже на кухню. Я сама себе все принесу.
— Ага, Евсенька. Будь добра, — каким-то, тоскливым взглядом проводила меня женщина.
А через мгновенье у меня самой взгляд… изменился, увидав, по какой оказии дорогой подружкин жених так на кухню рвался — она сама, застывшая сейчас у плиты, с красным от стыда лицом и жутью в глазах.
— Любоня! — голосом, каким орут: «Пожар!», возвестила я о своем присутствии. Ольбег от девушки неуклюже отшатнулся, скользнув напоследок по ее груди рукой. — Я к тебе… в помощь.
— Евся! — голосом
