Холли внутри шторма - Тата Алатова
— Так странно, — неуверенно произнесла Мэлоди, словно опасаясь насмешки, — оно как будто живое. Ну, типа радуется мне. Я спятила?
— Может, и спятила. А может, и нет. Здешнее море способно на многое.
— Да ну? — пробормотала Мэлоди и отступила на шаг назад. Однако ее взгляд неотступно следовал за робкими серебряными проблесками на водной глади, будто они манили ее, как болотные огоньки.
Тэсса ощутила некоторое беспокойство вперемешку со жгучим любопытством: что на этот раз задумал обитатель морских глубин? Было ли ему одиноко и искал ли он себе новых друзей?
Прежде у него был Сэм, а потом — его сын Ричард, потом древнее чудище пыталось понравиться Мэри Лу, но только напугало девчонку.
И вот теперь, кажется, оно выбрало Мэлоди.
Мысль о том, что настолько могущественное существо отчаянно нуждалось в человеческом обществе, отчего-то больно ранила Тэссу. Это было как смотреть на большую и гордую птицу с подбитым крылом.
Не думая о том, как это выглядит со стороны, она сняла обувь и вошла в ледяную воду. Присела на корточки, протянула открытую ладонь, позволяя морю приласкать себя.
— Я тоже здесь, — сказала Тэсса негромко, — я тоже рядом.
Всплеснулась, встала на дыбы рядом волна — и вынесла на берег золотую диадему.
— Ну надо же, — поразилась Тэсса, разглядывая подарок. — Я теперь не только мэр и шериф Нью-Ньюлина, я теперь еще и его королева.
— Ух ты, — воскликнула Мэлоди, явно сраженная наповал столь щедрым уловом. — Как это у вас вышло? Р-р-раз — и заполучили цацку!
Что ей было ответить?
Для Мэлоди приключения только начинались.
И Тэсса молча пожала плечами, гордо нахлобучив диадему себе на макушку.
Лачуга Сэма действительно разительно преобразилась.
Тэсса придирчиво оглядела свежеокрашенные стены, новую бытовую технику, перестеленные полы и осталась глубоко озадаченной.
Как можно было протащить стройматериалы и стиралку с посудомойкой через всю деревню так, чтобы никто этого не заметил?
Кто мог это сделать и зачем?
— Подумаешь, дерево любви, — вынесла вердикт она. — Новые стеклопакеты на окнах — вот настоящее чудо.
Джулия, попивающая кофе на свежевыкрашенной кухне, с нескрываемым недоумением покосилась на сияющую изумрудами диадему, которая то и дело сползала с головы Тэссы.
Кажется, она сомневалась в нормальности всех жителей Нью-Ньюлина без исключения.
В управлении разрывался стационарный телефон.
Под его пронзительные трели Тэсса не торопясь открыла все окна, впуская в маленькое помещение морскую сырость.
Потом безо всякого смысла переложила бумажки на своем столе.
И только потом неохотно взяла трубку.
— Ее Величество Нью-Ньюлина у аппарата, — сухо объявила она.
— Тэсса Тарлтон? — резко спросил женский голос. — Это центральное управление кладбищ Утешения. Что за чертовщина у вас там происходит?
Значит, старикан Йен Гастингс настучал-таки про похождения неугомонного Малкольма куда надо.
Поморщившись, Тэсса поборола в себе желание бросить трубку и выдернуть шнур из гнезда.
— Чертовщина? — повторила она медленно. — Вы имеете в виду необыкновенное преображение лачуги Сэма?
— Что? Какой еще лачуги?
— Или дерево любви, выросшее из дохлой рыбы?
— Вы издеваетесь, Тарлтон?
— А может, речь идет об аномальном количестве осадков, выпавших на нашем берегу?
— Перестаньте морочить мне голову, — разозлилась невидимая собеседница. — Я говорю о покойнике, который самовольно покидает свою могилу среди бела дня! Это недопустимо!
— Совершенно с вами согласна.
— В Нью-Ньюлин уже выехали наши специалисты.
— Ждем с нетерпением.
— И давайте без этих ваших фокусов!
— Понятия не имею, о каких фокусах вы толкуете.
Положив трубку, Тэсса подошла к открытому окну.
— Понятно? — спросила она у моря. — Мы переходим на осадное положение. Закрывай границы, друг мой. Наглухо!
И она поправила корону на затылке.
Дома ее ожидал покойный Малкольм, который с самым небрежным видом сидел в кресле и читал газету.
— Дерево любви, — фыркнул он раздраженно, — фу-ты ну-ты! Лучше бы посадили дерево разлюбви. Фьють! И ты освободился от своих чувств навсегда. Порхай, как бабочка!
Под его ногами лежали комья земли.
Холли поглядывал на него с детским любопытством.
Фрэнк, который только пришел и еще не успел стряхнуть с себя запах стружки, — с угрозой и настороженностью.
Казалось, он вот-вот набросится на Малкольма, чтобы запихать его обратно в могилу.
Вероника только икала, сидя на верхних ступеньках.
Видимо, ее нервы окончательно расшатались.
И все это на трезвую голову!
Даже Тэссе захотелось плеснуть себе виски, но инквизиторский организм сложно было напоить.
— Ладно, — сказала она решительно, — Смиты, идите сюда.
— Ни за что к этому гаду не приближусь, — предупредила Вероника взвинченно.
— Да и мне неохота быть рядом с этой истеричкой, — расслабленно проговорил Малкольм.
— Почему у тебя на голове корона? — спросил Холли.
— Я могу сделать тебе скипетр, — хмыкнул Фрэнк, — красного дерева, например.
— Быстро, — приказала Смитам Тэсса.
Супруги — живая и мертвый — неохотно поднялись со своих мест и нерешительно приблизились.
— Так, — Тэсса поставила их перед собой и протянула вперед руки на манер папы римского, раздающего благословения. — Я спрашиваю тебя, Вероника Смит: отказываешься ли ты от этого мужчины? Клянешься ли ты никогда не посещать его могилу? Ни словом, ни мыслью не возвращаться к воспоминаниям о нем?
— Да ни за что, — возразила Вероника заносчиво.
— И я спрашиваю тебя, Малкольм Смит: клянешься ли ты найти в разводе покой и утешение?
— Вот еще, — мотнул головой он.
Тэссу их упрямство нимало не смутило.
— Таким образом, — торжественно провозгласила она, — властью, данной мне самой собой, центральным управлением кладбищ Утешения, инквизиторским орденом и советом графства Корнуолл, я объявляю вас бывшими супругами. Отныне, и впредь, и во веки веков вы разведены!
— Как это? — обалдело разинула рот Вероника.
— В смысле? — еще более ошалело завопил Малкольм.
Неосознанно они сцепились ладонями, прижались друг к другу плечами и смотрели на Тэссу, как на воплощение всего зла на земле.
— Только поглядите на них, — пожаловалась она, — сами же мне прохода не давали, требуя избавить их друг от друга. А теперь что с ними случилось?
— Я никогда не оставлю тебя в покое, — заверила Вероника Малкольма.
— Я буду изводить тебя даже после смерти,
