Все против попаданки - Даниэль Брэйн

Насельницы жестоки и закалены в постоянных драках. Они привыкли не чувствовать боль. И вряд ли их остановит то, что на пути к немыслимому богатству, которое они даже не смогут потратить, стоит священник. Для них он будет беспомощным стариком, с которым справиться совершенно не сложно. 

— Давайте поставим чашу на видное место, святой отче, — предложила я. — А деньги… притворимся, что они в моем кабинете. Я верю в ваш Миракулум, я не верю тем, кто уже прикинул, как с вами расправиться.

Мне показалось, что отец Андрис был готов услышать от сестры Шанталь что угодно, вплоть до признания в плотской любви, несмотря на разницу между нами лет в сорок. Но от моих слов он открыл рот, закрыл, снова открыл, почесал подбородок.

— Да-да-да… Не хотите ли вы сказать мне, сестра, что вы подвержены опасности меньше?

Я хочу сказать, что легко справлюсь с двумя агрессивными насельницами одновременно. Я хочу сказать, что смогу и ударить ножом, если будет угроза моей собственной жизни. Я хочу сказать, что работа судебного юриста временами бывает довольно рискованной и оглядываться по сторонам и не ходить по безлюдным местам — не всегда паранойя…

Но, конечно же, я не скажу этого, святой отец. Несколько лет меня учили, ломали, по сути, во мне то, от чего страдают почти все женщины мира. «Нельзя драться». «Нельзя причинять боль». «Терпи». «Не сопротивляйся». С самого детства — «будь беззащитной». С возраста чуть постарше — «у тебя должен быть защитник». Не должен и не будет, скорее всего, никогда, не лопай иллюзии словно плюшки, есть только ты и твоя жизнь — и твои страхи.

У меня были хорошие учителя, отче, два раза они проверяли, чему меня научили: год спустя и еще пару лет. Такие были условия договора, и мы остались довольны, заказчик и исполнитель.

В рукаве моем был один козырь, чтобы не открывать святому отцу то, что он все равно никогда не признал бы правдой.

— Брат Грегор считает, что кто-то из женщин — оборотница, — ровно сказала я. — Да, я мало верю его словам, да, я знаю, что мы, слуги Милосердной, не женщины и не мужчины, но все же это… — Это то, в чем я ни черта не понимаю, отче, а вы, по идее, должны понимать. — Такая тьма.

Отец Андрис покачал головой, выдвинул ящик стола, достал оттуда небольшие мешочки и принялся раскладывать в них деньги.

— Я почти не знаю вас, сестра, — вздохнул он, — но я стар, а вы очень умны. Что же… — Он поднял на меня усталый взгляд. — Вы хотите узнать, кто из насельниц покусится на десятину. Хотите узнать, в ком слишком много греха. Я не могу запретить вам это, но могу вам помочь. Чаша, — и он вернулся к своему занятию, — я отдам вам чашу, — с этими словами он бросил туда пару монет, и они зазвенели о тонкий металл, а затем махнул рукой, запуская в чашу множество золотых искр, и я с замирающим от восторга сердцем увидела, что искры превратились в россыпь монет. — Если вы тронете их, сестра, ничего не случится, но если их коснется тот, кому неведом Миракулум… Помните, как звенела наша церковь полгода назад, когда какой-то бродяга попытался стащить ларец для даров?

Я, конечно, не помнила, но представила достаточно ясно. Своего рода сигнализация. И она сработает, только если обнаглевшая насельница не видит Истинный Свет.

Скорее это исключено, но — вероятность подобного существует.

— Идем, я покажу вам место, где можно сделать детский сад, — отец Андрис поднялся. — А чашу пришлю после. 

После так после. Моя собственная чаша весов пока склонилась к делению «доверяй, но проверяй» — это было уже хоть что-то.

— Ваша проповедь, святой отче, — сказала я, когда мы уже вышли на улицу. Точнее, на тот самый задний двор, где каялись наказанные сестрой Аннунциатой насельницы. На нас они не обратили никакого внимания. — Мне показалось, что вам не нравится паника среди крестьян.

— О, — многозначительно вздернул седые брови отец Андрис. — Нет зверя лютого, есть сердце злое. Какой-то хищник тут, несомненно, есть, и ловят его, без сомнения, правильно, но… прошу, сестра, это прежний дворик для вигилий. Как видите, он крытый и довольно большой.

Я осматривалась. Да, площадка хоть и напоминала двор для тюремных прогулок, как их показывали в передачах про иностранные места заключения, но подлежала преображению. Высадить цветы, посыпать дорожки песком, выкрасить стены и, может, даже разрисовать их. 

— Так что с чудовищем?

— Я не исключал бы людей, — спокойно ответил отец Андрис. — Как и вы, сестра, я не склонен все приписывать высшим силам. 

— А гарпии?

— А, это, — его лицо неуловимо дернулось. — Они не поднимаются так высоко, но гарпию в окне видел кто-то из наших насельниц. Мне так и не удалось выяснить, кто это был. Как они говорят — видели многие.

Глава четырнадцатая

Отец Андрис сдержал обещание. Мастеровые явились уже через день — все в особых синих монашеских рубахах, и насельницы испуганно припадали к окнам, пытаясь разглядеть, что творится в чадолюбивом крове.

За теми, кто работал в детском приюте, я наблюдала особо, вдруг кто не выдержит, не удержит зверя в себе, но — нет. Их не привлекали мастеровые, а вот два монаха из мужского монастыря в часе езды от нашего — он находился еще выше и как бы на другой вершине горы — заинтересовали. В совершенно целомудренном плане: монахи были пожилые, хотя и крепкие — чтобы, если что, окоротить мастеровых, — и у женщин было множество вопросов о воспитании мальчиков. Мне пришлось вмешаться и пояснить, что братья здесь с особым послушанием, но вряд ли откажут после ужина поговорить о том, как растить детей. В мужском монастыре было много воспитанников — маленьких видящих Истинный Свет, будущих слуг Лучезарной, и опыт братьев нам мог действительно пригодиться.

Отец Андрис пользовался в Ликадии авторитетом. Нам привезли все, что было изготовлено для продажи, не то чтобы таких товаров оказалось много, но одна спальня была готова сразу же, и даже белье и постели наш священник вытребовал каким-то немыслимым образом у городских кумушек. Я рассматривала одеяла — разношерстные, пестрые, конечно, бывшие в долгом